Читаем Считаные дни полностью

Они едут. Мимо Гарда и потом уже мимо ее дома, велосипеда, который стоит прислоненный к сараю, потому что не может же она кататься в гипсе, да и без гипса у нее не очень-то получается, что-то с равновесием — она с трудом удерживает руль прямо. Его руки лежат на огромном руле, а ведь именно они, эти руки, должны были придерживать велосипед за раму багажника, когда она училась кататься. Это они должны были подбрасывать ее к потолку, а она в это время заливалась бы смехом; одной рукой он должен был поддерживать ее под животом, когда она училась плавать, но ведь еще не слишком поздно, еще может быть столько всего.

Когда они заезжают на первый паром, он заходит внутрь и покупает кофе, она наблюдает за тем, как он пьет, стоя на палубе перед автобусом, оглядывая фьорд через иллюминатор. Шея у него широкая, а у нее тоненькая, но это неважно. Они съезжают на берег в Вангснесе и направляются в Вик, вот там он и живет, в одном из этих домиков проходит его жизнь, там его семья, о которой говорила Юна, он проводит здесь все дни, но Люкке не выходит из автобуса, потому что тот следует дальше — пассажиры сменяют друг друга, а она просто едет. На сиденье позади него усаживается какая-то женщина, болтает о погоде, об оползне в горах в прошлом году, о внуке, который пошел в школу; он коротко отвечает, не слишком погружается в беседу, и она наконец сдается, находит в сумке журнал. И Люкке приходит в голову, что, возможно, именно это их и объединяет — молчание, и они могли бы быть вместе, не произнося все эти слова.

Автобус поднимается в гору, дорога петляет, и теперь она такой же ребенок, как и многие другие — те, кого отцы берут с собой на работу, это обычное дело; Гард много раз брал с собой дочь, однажды она даже описалась на уроке, и никто не смеялся, хотя струя потекла со стула на пол. В Стуресвингене ему приходится притормаживать, лавировать с большой осторожностью, потому что автобус длинный, он понижает передачу и крутит руль, а она мысленно приближает его как в объективе фотоаппарата, камеры у нее с собой нет, но она делает это мысленно, наводит фокус, пока его лицо не оказывается прямо перед ней, она словно копирует изображение в разных ракурсах, хочет сохранить его для себя на будущее.

В конце концов она засыпает, а когда открывает глаза, они уже в Воссе, на здании железнодорожной станции так и написано — «Восс». Начинает накрапывать дождь. Ее отец включает свет в автобусе, яркий желтый свет. В салоне только она и дама с журналом. «А вы мне поможете с багажом?» — спрашивает дама — в багажном отделении автобуса у нее огромный зеленый чемодан; отец достает его легко, словно для таких, как он, чемодан вообще ничего не весит. «Я дальше еду поездом в Берген», — продолжает дама, она стоит на ступенях автобуса и кивает в сторону станции. Сколько же у нее слов, которые она никак не может держать при себе.

Отец снова заходит в автобус. По его светлой водительской униформе расползлись дождевые капли. «Мы приехали», — говорит он. Она сидит на своем месте и не сводит с него глаз. «Ты плохо слышишь? — спрашивает он. — И кстати, тебе разве не в Вик?» И тогда она начинает плакать. «Господи ты боже мой», — бормочет он, отец, и растерянно отводит глаза, смотрит на часы, у него на запястье тонкий браслет, сделанный из резинки и жемчужин разных цветов, она и сама такие делала, когда была помладше, — один для Юны, один — для дяди Франка. «Ладно, — говорит он, — я не поеду обратно до завтрашнего утра, но через пятьдесят минут будет другой автобус». Она встает с места, спускается по ступенькам, выходит под дождь и идет вниз, в сторону центра, останавливается на тротуаре, подняв вверх большой палец. Сколько времени нужно простоять под дождем, чтобы гипс размок?

Ей не хочется думать о том, что она замерзла, не ела уже семь часов, что скоро разрядится мобильный телефон и что у нее с собой всего лишь одиннадцать крон и этого ни за что не хватит на автобусный билет до дома. Она думает о другом — об Айлане, о фотографии, которую она скачала и, глядя на нее, не могла сдержать слез — Айлан, маленький беженец, выброшенный на берег и лежащий животом на песке, крошечные кроссовки, красная футболка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее