Считаные дни

— Не знаю, я вообще не понимаю, что думаешь ты, когда, по-твоему, «самое время».

Громкий голос, срывающийся на крик, который она ненавидит и который сразу лишает ее всякого доверия, и он его тоже ненавидит, и теперь он делает то, что обычно: снова уходит в себя.

— Ну, давай же, давай, — уже кричит она, — ты же должен сказать хоть что-то?

И теперь она ведет себя ровно так, как поклялась самой себе никогда не вести, — отвратительно цепляется, истерит, она ударяет Магнара по руке, не может остановиться, в этом душном пространстве нечем дышать, и еще эта леденящая тишина, ей хочется хватать каждый камень — вот как она себя ощущает, перевернуть их, вырыть из-под них все грязное и изъеденное червями, что скрыто от глаз под гниющей поверхностью земли.

— Да ради бога, — шипит Магнар, он отдергивает руку, пальцы бьются о потолок.

— Ты же должен хоть что-то придумать, — продолжает Лив Карин, — у тебя же есть что-то, о чем ты можешь сказать, чем поделиться, ну можешь ты сделать над собой усилие?

Она наклоняется к нему все ближе, прижимает его к краю сиденья, она уже не сдерживается и чувствует, что, если зайдет достаточно далеко, вынудит его на что-то решиться.

— Да, черт побери, — срывается Магнар и сжатыми кулаками ударяет по рулю. — Ты что, собираешься именно сейчас скандалить из-за этого? Из-за девочек, ты этого хочешь?

Его голос непроизвольно дрожит, именно этого она добивалась от всего этого молчания, не так ли?

— Девочек? — переспрашивает Лив Карин. — Ты о чем, почему «девочки» — почему во множественном числе?

Магнар закрывает рот. Лицо побагровело, шея пошла красными пятнами.

Она чувствует, как к горлу подкатывает тошнота.

— Девочки? — снова выдавливает из себя Лив Карин, но он уже замкнулся в себе.

Девочка-то всего одна. И ей об этом известно — неучтенная статья расходов в семейном бюджете. В тот день после обеда Магнару позвонили, он стоял, держа руки над раковиной, и оттирал их уайт-спиритом: только закончил покрывать морилкой заднюю часть дома. «Возьмешь?» — спросил он и кивнул на телефон, лежавший на столе. Она сделала, как он просил, взяла его мобильный и уже собиралась назвать свое имя, но на другом конце провода заголосила какая-то женщина. «Проклятый ребенок, — выкрикнула она, — это, черт подери, твоя вина!»

С тех пор как они переехали в новый дом, прошло меньше месяца. Ее отец предложил построить гараж, фундамент был уже готов. Именно на него стояла и смотрела Лив Карин, когда, отложив в сторону телефон, вывела Кайю на улицу. Светлая твердая бетонная поверхность, брезент цвета зеленого мха, натянутый на бетономешалку, которую отцу одолжил кто-то из коллег. Шел дождь. На Кайе было только тоненькое платьице. Вскоре ей должно было исполниться два года, и они уже заговаривали о том, чтобы родить еще одного ребенка, Магнар сказал: «Я хочу много детей!», и она восприняла это как знак одобрения — что он хочет, чтобы она выносила и родила его детей.

Через какое-то время вышел он и остановился рядом с ними у фундамента. Ветер трепал края брезента, и можно было разглядеть оранжевые ножки бетономешалки. Магнар спросил: «Ты идешь?» Руки его все еще были коричневыми от морилки. Кайя топала в грязной луже, на ногах только матерчатые туфли. И где она их раздобыла? Магнар сказал: «Она больше никогда не позвонит. Мы больше никогда не будем об этом говорить. Я должен заплатить, но на тебе это никак не отразится, я договорюсь насчет дополнительных рейсов».

На этом была поставлена точка. Ничего не изменилось. И Лив Карин становилось стыдно, когда мысль о девочке возникала у нее в голове, потому что она знала только одно: что это девочка. Ей было стыдно, потому что, независимо от того, стала ли эта девочка нежелательным результатом бессмысленного пьянства Магнара, как позже объяснил ей он сам, независимо от того, была ли ее мать ненормальной и уверяла ли, что принимает пилюли, речь шла о человеке, невинном ребенке. Но Лив Карин продолжала молчать об этом, так они договорились в тот день, когда шел дождь и на телефон Магнара позвонили. Они достроили гараж, на летних каникулах отправились на две недели на Крит, на курорт прямо рядом с пляжем, все включено, и после этого у них родился второй ребенок, а вскоре еще один — третий, потому что они именно так и считали их — первый, второй, третий, и не было тревожных промежуточных чисел в ряду их детей.

Она смотрит на него — как он щурится, глядя на дорогу, передвигает руки на руле, так что они встречаются в верхней точке, как он глубоко дышит, так что вздымаются и опускаются его плечи и грудь. «Девочки» — так он сказал, во множественном числе.

— Помнишь те выходные перед Пасхой, — нарушает молчание Магнар, — когда мы только начали жить вместе?

Он не отрывает взгляд от дороги, Лив Карин не отвечает.

— Мы тогда поссорились, — продолжает Магнар, — уж не помню из-за чего, и ты уехала к подруге в Берген, а я напился до чертиков и пошел гулять с друзьями.