Читаем Считаные дни полностью

В ее взгляде Юнас искал и, как ему казалось в ту первую ночь, находил подозрительность. С тех пор, в последующие дни, ночи и даже недели, когда он сталкивался с ней или другими коллегами в ординаторской или в коридоре, ему приходило в голову, что мимолетные улыбки и быстро отведенные взгляды, быть может, скрывали облегчение — что не они в ту ночь приняли и отправили домой именно этого ребенка.


Отчет о вскрытии был представлен через три недели. Результат получил заведующий отделением, после обеда он вызвал к себе в кабинет Юнаса, когда тот направлялся к гардеробу после окончания дежурства. В отчете указывалось, что у ребенка оказалась инвагинация кишечника, очень редкое состояние, при котором одна часть кишечника внедряется в просвет другой, возникает непроходимость, что может спровоцировать разрыв кишечника и тяжелую инфекцию. «Этого вы не могли предвидеть, — сказал завотделением, — во время осмотра у мальчика не было симптомов, которые бы указывали на инвагинацию». На подоконнике за его спиной стоял настольный вентилятор, он беззвучно вращался в разные стороны, но каждый раз при повороте издавал короткий металлический щелчок.

«Это произошло после того, как мальчика привезли домой, — пояснил заведующий отделением, — вероятно, гастроэнтерит все это и спровоцировал». Юнас смотрел на вентилятор, похоже, пользы от него было не так уж много, воздух в кабинете казался тяжелым и плотным. «Единственный способ избежать подобных вещей — это не заниматься медициной вообще, — продолжил заведующий, — я надеюсь, что этот случай не лишит вас сна, потому что у вас нет никаких причин винить в случившемся себя». Он выразительно посмотрел на Юнаса, прежде чем добавить, чуть приподняв уголок губ: «Хотя уж в чем в чем, а в самобичевании нам равных нет».


Была пятница, середина июня. После нескольких прохладных дождливых дней вернулось тепло. Юнас шел по Турвалд-Мейерсгата, в воздухе витал аромат от грилей, на тротуаре у перекрестка стояла молодая пара и целовалась на глазах у прохожих. И только когда Юнас дошел до площади Улафа Рюеса, он вспомнил о том, что на работу приехал на велосипеде и тот теперь стоит пристегнутый на заднем дворе дежурной службы. Эва прислала СМС с вопросом, где он. «Нам есть что отметить!» — написала она. Какая-то машина отчаянно засигналила, когда Юнас срезал путь наискосок, водитель эмоционально показывал на светофор, который горел красным. «Ты что, слепой?» — выкрикнул он и погрозил кулаком из открытого окна.

Эва вышла из ванной, она уложила волосы и накрасила губы. Оба окна были широко распахнуты, с улицы слышался чей-то смех, на обеденном столе уже ждали бутылка и два наполненных бокала. И Эва рассказала свою хорошую новость. Ее временно приняли на должность главного врача в нейрохирургии. «Они считают, что я достигла успехов в специальности, — сказала Эва и протянула Юнасу бокал, — они ясно дали понять, что рассматривают мою кандидатуру на постоянную должность, когда я буду готова к этому». Она победно улыбнулась. Лучи низкого послеобеденного солнца сверкали в пузырьках шампанского. «Ты что, так и будешь молчать?» — спросила Эва и посмотрела на него, когда он поднял бокал, чтобы чокнуться с ней.

%


Ту ночь он так и пролежал без сна. Иван вглядывается в темноту и прислушивается к звукам, доносящимся из коридора, — вот тележка медленно катится на скрипучих колесиках, где-то там бьют часы, в палате по соседству стонет мужчина, он стонет уже вторую ночь.

Но могло быть и хуже. Именно об этом думает Иван, когда тщетно пытается найти в постели удобное положение, ведь такие соседи могли оказаться в его палате с каждой стороны, незнакомые и храпящие — каждый за своей тонкой занавеской. Лаборантка, которая забегала после обеда, чтобы взять у него новый анализ крови, именно это и имела в виду: «Вот вы лежите тут кум королю в одноместной палате!» Она сказала это в шутку, так он понял, но никто из них не назвал ему причины — почему ни один пациент не должен был оказаться в одной палате с таким, как он, преступником; и пока стрелки часов пробежали через единицу, потом двойку и в конце концов дотикали до трех, он все думал об этом — целая палата для него одного, да еще и охрана, во сколько же это обходится. Александра говорила об этом в прошлый раз, когда он вышел из тюрьмы: «Тысячи крон налогов, которые заплатили честные люди, тебе когда-нибудь приходило это в голову?» Она как раз сама побывала в тюрьме, просто посещение, разумеется в связи с учебой; она рассказала ему о заключенном, с которым ей удалось побеседовать, но он вырос в семье, где насилие было обычным делом — ежедневные побои и оскорбления, где не было присмотра и душевной близости. «Грубое пренебрежение родительскими обязанностями, — сказала Александра, — это еще можно принять как смягчающее обстоятельство — но у тебя-то что? Что, по-твоему, может извинить тебя?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее