Сдаёшься?

Кирилл Яковлевич. Эта повесть-пьеса — мои воспоминания. То, что произойдет в ней, произошло в конце пятидесятых годов, когда я учился в институте на третьем курсе. На улицах больших русских городов появлялись тогда первые иностранцы. Их повсюду сопровождали любопытные взгляды и толпы зевак. Зрители ломились на концерты первых иностранных гастролеров. Первые эшелоны добровольцев отправлялись на целину — на этот трудовой подвиг века. В райкомы стояли очереди комсомольцев, рвущихся посеять хлеб там, где веками стоял только ковыль. На окраинах городов росли новые белые кварталы. Но я тогда не замечал ничего этого — с середины второго курса я почти совсем отошел от общественной жизни института, потому что любовь забрала все мое время: в молодости любовь занимает очень много времени. В молодости любовь — не повесть и даже не роман, в молодости любовь — это целая эпопея. Может быть, происходит так потому, что в молодости придаешь значение каждому пустяку. Вот почему в моей повести так мало сцен общественной жизни. Это, конечно, большой недостаток пьесы и лично мой недостаток в то время. Сейчас я доктор наук, профессор, заведую кафедрой в том самом институте, в котором когда-то учился, и занимаю еще одиннадцать почтенных должностей. У меня уже два десятка монографий, сотня статей и изобретений, мои научные труды переводят за границей — в общем, можно сказать, что теперь я достаточно знаменит, то есть широко известен в узких кругах, о чем всегда мечтала моя мама. Завтра моя свадьба. В общем, все это значит, что тот черный апрель давно миновал и что у меня теперь все идет хорошо. Во время лекций я иногда вглядываюсь в лица студентов. Кто они, какие проблемы их мучают — или у них теперь нет проблем? Изредка, когда я очень устаю, я позволяю себе отпустить машину и пройтись несколько кварталов пешком до своего дома. Я коротаю дорогу через этот знакомый скверик, где мы столько раз сидели с Диной, которую вы увидите в пьесе. Тогда я тоже вглядываюсь в молодые лица. Кто, например, эти молодые люди, которые так быстро, со смехом обогнали меня? Или кто эти двое, которых мы все так хорошо знаем, — эта Вечная Пара Целующихся На Скамейке. Почему они и сейчас целуются на скамейке, как когда-то пришлось нам с Диной, что вы увидите в пьесе? Ведь сейчас повсюду столько новых красивых домов! Я многого не могу разгадать в них, я далеко не всегда с ними соглашаюсь: мне не нравится их слишком громкая музыка, их дурашливый лексикон и джинсы, на всех до одного, как униформа. Иногда мне кажется, что меня отделяет от них невидимая преграда. Но в глубине души я твердо убежден: эти молодые люди лучше, чем были мы. Ведь им живется несравненно легче, чем жилось нам, и я уверен, что именно потому же они добрее и доверчивее друг к другу, чем были мы. Только в этом случае я могу считать, что моя жизнь имеет смысл. Нечего и говорить о том, что в свою очередь нам жилось легче, чем тем, чьи студенческие годы пришлись на время войны. Мы были молоды за их счет. Но все же война застряла и в нас. Сейчас я думаю, что в этом все дело. И хотя в этой пьесе-повести не будет выстрелов и взрывов, мне кажется, что все, что в ней произойдет, как-то связано с войной. Я думаю, что война все время присутствует в этой пьесе. Тихо. Почти незримо Как тени тень.

Уходит. П а р а н а с к а м е й к е целуется, потом скверик исчезает.

Картина первая

Кухня в коммунальной квартире. Воскресенье. Обеденное время. Четыре хозяйки хлопочут вокруг единственной газовой плиты.

Лидия Ивановна. Говорят, в том доме, на углу, что в позапрошлом году рухнул, лежала с войны неразорвавшаяся бомба, а мальчишки в подвале курили, вот механизм и сработал.

Пелагея Михайловна. Кто это тебе сказал?

Лидия Ивановна. Да я сегодня утром на лавочке сидела в скверике, так со мной одна старушка села, культурненькая такая, представьте себе, в наше время — вуалетка и флердоранж на шляпке. Так она знает одну женщину, которая дружила с другой женщиной, у которой двоюродная сестра дружила с женщиной, которая как раз в этом доме живет. Правда, той женщины самой в момент обвала не было, она хоть и была в тот день выходная, но как раз пошла, по счастью, смотреть кинофильм «Мост Ватерлоо»…

Рая. Душевный фильм!

Лидия Ивановна. Так вот та женщина той двоюродной сестре о бомбе сказала, та двоюродная сестра — своей двоюродной сестре, та своей подруге, подруга — своей, а та подруга — этой старушке, а старушка уже мне.

Пелагея Михайловна. Та — энтой, энта — той, та — опять энтой — у тебя ничего не поймешь! Так сплетни и родятся.

Рая. Какая там бомба! Больше десяти лет с конца войны прошло, а мы все ею друг дружку, как детей, стращаем.

Светлана. Те бомбы, что с войны по подвалам лежали, давно уже саперы обезвредили.