Сдаёшься?

Старостин. Вопрос о музыке надо еще с райкомом согласовать. Мы с Октябрем завтра сходим. И потом, на первомайский вечер мы уже Ярцеву бросили. Нельзя, чтобы они все время носами сталкивались, и так они в одной группе, с утра до вечера в одних аудиториях, вот и лезет им в голову всякая баланда. Надо развернуть штурвал от всяких флиртов в сторону общественно-полезных дел.

Октябрь. Вот что, Голубев. Сколоти-ка бригаду из хороших ребят, поедете летом в одну из наших подшефных деревень. Радио проведете. Там после войны две погорелых избы осталось, не то что радио, избы отстроили и электрификацию мы с вами прошлым летом повсюду закончили, а вот радио кое-где еще нет, представляешь, деревня в глуши, грязь по колено, куры по насестам в темноте квохчут, и вдруг по всем задворкам — говорит Москва, говорит Москва! Да это же настоящее революционное дело, это же прямо лампочка Ильича! О чем еще может мечтать комсомолец, как не о таком вот деле! Будешь командиром отряда по радиофикации деревни. Меня первым записывай к себе в бригаду — я с вами поеду. Как на праздник поеду. Это же самая настоящая революция в деревне! Ты куда летом ехать собирался?

Кирилл. Не знаю… На заработки… Мне комнату снять нужно…

Октябрь. Как комнату? Ведь ты же не иногородний как будто. Где живешь?

Кирилл. У мамы.

Октябрь. У Христа за пазухой, лучше скажи. У нас вон есть студенты даже угла снять не могут — на вокзалах до сих пор ночуют, ты же знаешь? А ты от мамы мотать собираешься! Ничего, помиритесь, уверен. Она о тебе вон как печется — заявление прямо в комитет накатала и на конверте — срочно! Что значит SOS, да и только. Миритесь давайте, тем более что там в деревне ты на комнату, конечно, не заработаешь, но на полное довольствие колхоз поставит, кормить будет, так что имеющиеся уже собственные капиталы сбережешь целиком.

(Смех.) Ну как, займешься?

Кирилл. Ладно.

Октябрь. Так и запишем. Шагай, Голубев. Выговора мы на первый раз тебе объявлять не будем — на вид поставим. Кто за? (Все поднимают руки.) Видишь, единогласно. Так?

Старостин. Так.

Октябрь. А сейчас займись-ка опять на полную катушку общественной работой, если действительно личное и общественное у тебя совмещать, вон как Старостину, пока не получается. Поверь мне, общественная работа все заковыки лечит.

Старостин.

С ней как с кругом — на дно не пойдешь.

Октябрь. Это точно. По себе знаю. Ну, шагай.

Кирилл. До свидания. (Уходит.)

Октябрь. Все свободны, ребята. Объявление о следующем заседании комитета будет вывешено на стенде у деканата.

Все начинают быстро расходиться. Реплики: «Пока! будь! физкульт-привет!».

Петров. Октябрь, ты на трамвае? Подождать?

Октябрь. Давай. Я сейчас. (Все уходят. О к т я б р ь собирает со стола бумаги, просматривает протокол.) Ох, не люблю я эти семейные телеги разбирать, понимаю, что надо, но не люблю. И когда только люди научатся в своих семейных делах без внешних инстанций разбираться? И перестанут строчить письма во все организации?

Петров. Лет через двадцать, наверное.

Октябрь(запирает все ящики стола). Ну, давай бог. Долгонько ждать, правда. Да ничего. Подождем. Смотри-ка, совсем стемнело уже. Можно и по домам. (Берет свой маленький чемоданчик.) Айда! (И вдруг, идя к двери, начинает отбивать чечетку и озорно напевать.)

«В первые минуты бог создал институты, и Адам студентом первым был».

Петров(подхватывает). «Адам был парень смелый, ухаживал за Евой, и бог его стипендии лишил». Ха-ха!

Танцуя и напевая, уходят.

Картина восьмая

Комната Я р ц е в ы х. В ней еще больший беспорядок — на полу большие, облезшие раскрытые чемоданы с кипами желтых бумаг и ободранных папок. На полу разбросаны разноцветные афиши, пожелтевшие письма, папки, бумаги. О л и м п и я В а л е р и а н о в н а в своем ярчайшем потрепанном кимоно сидит на стареньком пуфе и что-то ищет среди бумаг. Пластинка играет песню Вертинского «Я ма-а-а-лень-кая балерина…». Входит Д и н а. Она ставит чемоданчик на пол и ложится на тахту лицом к стене. Пауза.