Сдаёшься?

Обратно они возвращались далеко впереди всех вместе с Люсей Смирновой. Они не могли петь, потому что в котелках у них было слишком много черники, и они черпали оттуда и сыпали себе в рот одну пригоршню за другой, а потом давили ягоды языком, прижимая его к небу, и мягкий, сладкий, свежий черничный сок тек им прямо в горло, и они показывали друг другу синие языки, губы и зубы и смеялись так громко, что за ушами болело. Потом они перестали смеяться и есть чернику и запели грустную взрослую песню о лете, любви и море, и нежаркое красноватое вечернее солнце светило им в спины, и на мохнатую лесную дорогу ложились длинные синие тени от сосен, и лесная дорога казалась Тане знакомой и очень уютной, как их городская комната с тетей Валей, когда Таня лежала под одеялом до самого подбородка, но еще не спала и только притворялась, что спит, и лампа на столе под зеленым клетчатым платком чуть светится зеленоватым светом, и лицо тети Вали, сидящей за столом и раскладывающей пасьянс, зеленоватое и так похоже на лицо мамы, которое Таня настолько хорошо изучила по фотографии, что из-под приоткрытых век все смотрит на него и плачет…

Может быть, Таня и забыла бы вскоре о змеистой палке, если бы, вернувшись из леса, Надя не внесла в спальню и не прислонила бы к спинке своей кровати точно такую же. И внизу, на белом остром конце ее, было вырезано перочинным ножом с красивым наклоном букв слово «Надя».

Той же ночью, когда все заснули, Таня встала, взяла палку, побежала к дальнему забору, выходящему на шоссе, бросила палку в канаву и закидала ее травой, ветками и жухлыми листьями.

— Где моя палка? — утром на следующий день крикнула Надя и сердито посмотрела на Таню.

— Палкам в спальне не место, — ответила Римма, — наверное, Берта выкинула.

— Отдай мне палку, — сказала Надя Тане. Она не надела еще ленты, и короткие темные волосы падали ей на глаза. Глаза блестели, и Таня увидела, что она вот-вот заплачет.

Таня молчала.

— Нужна ей твоя палка, — пожала плечами за Таню Люся, и они побежали умываться.

И сейчас, когда записка, которую передал ей Глеб возле круглой клумбы с нарциссами, когда она возвращалась с дежурства по кухне — отдал записку и убежал, — была надежно спрятана, и кривую строчку ее: «Я хочу с тобой дружить. Глеб», — она сможет прочесть и на светлеющих стеклах веранды, и на небе, размывающем звезды, и на покрывале Люсиной кровати, и на белом потолке спальни, — ей стало жалко Надю. Она приподнялась и посмотрела в угол, на кровать Нади. Надя спала на спине. Ее короткие темные волосы торчали по подушке в разные стороны, как ветки. Таня вдруг представила себе, как в черных нарукавниках Надя сидит за машинкой и ждет, ждет, что кто-нибудь подойдет сзади и попросит ее выйти за него замуж. Она вспомнила, как хотела заплакать и не заплакала Надя из-за палки…

— Я верну тебе твою палку, Надя, — шепотом сказала Таня. — Я сейчас тебе ее верну.

Она тихо встала, прокралась мимо ночной воспитательницы, дремавшей на первом этаже, и вышла в сад. Было тихо и прохладно. Солнце еще не взошло, и все выглядело серым, как в кино. Ночь, звезды, огрызок луны, фонари — все посветлело, стерлось. Роса обжигала холодом ноги до самых колен. Далеко прогудел поезд. И так же далеко вскрикнул петух, за ним второй, третий… Таня откопала палку, отмыла ее в бочке под водосточной трубой и прислонила к дереву возле умывальника. Потом она долго ежилась, стучала зубами и вздрагивала под одеялом, поджимая под себя озябшие мокрые ноги, потом согрелась и уснула.

— Палку подбросили. — Таня как раз вышла умываться, когда, намыливая уши и шею, Надя это сказала. — А мне она и не нужна вовсе, мне просто интересно было узнать, куда она могла подеваться. — И, схватив палку и размахнувшись изо всех сил, Надя забросила ее далеко в лес.