Сдаёшься?

Две ее подковки с солнечными ноготками и две круглые клумбы с разноцветными георгинами они с Глебом полили тремя лейками за три подхода к колодцу. Больше Тане нечего было у колодца делать. Грустно несла она к колодцу свою пустую лейку — без Глеба ей хватило бы работы до обеда, и сегодня, раз он стал разливать воду в лейки, она могла бы его видеть до самого обеда, а теперь — теперь она была свободна и могла идти к своей черемухе, а идти ей не хотелось. Она еще не дошла с пустой лейкой до колодца, чтобы поставить ее на место и еще разочек посмотреть на своего друга Глеба Огнева, как увидела Надю. Надя сидела на срубе колодца и качала загорелой ногой в белой босоножке на каблуке. На Наде было ее любимое красное платье в крупный белый горох, которое кладовщица выдавала только ей одной и которое Надя так сильно ушила в боках, что оно вот-вот должно было лопнуть. На голове у Нади была широкая красная лента. Она очень шла к темным коротким Надиным волосам.

— Ты, может, и мой участок польешь, — громко сказала Надя Глебу и посмотрела на Таню, — или ты только малышне помогаешь?

— Давай полью, — сказал Глеб. Он закрутил ворот колодца, налил две пустые лейки и пошел вслед за Надей на ее участок.

В этот день на танцах, когда Берта Бруновна заиграла польку-бабочку, Глеб подошел к Тане и пригласил на танец.

— Я не умею, — сказала Таня чуть не плача, — но обязательно научусь, вот увидишь.

И Глеб пошел танцевать с Надей, которая шла к нему навстречу, а Таня ушла играть с малышами в «Али-Бабу». Скоро на поляну пришел играть Глеб, за ним Надя. Глеб сразу вызвал Таню из вражеской цепи и не дал ей разорвать цепь в том месте, где держал за руку Надю. И снова Таня встала между Надей и Глебом. И снова никто не мог разорвать цепь в этом месте, даже Надя, а все хотели прорвать цепь именно в этом месте. Но никому это не удавалось, потому что никто не знал, какой крепкой стала за этот день их дружба. И скоро их с Глебом цепь выросла до самого забора, а в цепи упрямцев не осталось ни одного человека.

Прошло несколько дней, и за эти дни Глеб и Таня научились дружить друг с другом. Глеб помогал Тане каждый день поливать участок. Таня собирала для него чернику в бумажный кулечек и, когда никто не видел, отдавала ему. Иногда Глеб, тоже когда никто не видел, приносил Тане орехи и зеленый горох, а Таня, когда дежурила по кухне, при всех ставила на его стол за обедом три лишних компота и две порции оладьев с вареньем, если давали на ужин. Правда, возможно, что компот и оладьи съедал Киселев — этого Таня не знала, — зато она точно знала, что тот, для кого она ставит, знает, что она ставит именно для него.

Через несколько дней Андрей Петрович объявил на линейке, что старшая группа идет в шестидневный поход на дальнее большое озеро. Таня очень обрадовалась. Ведь поход — это Глеб, всегда идущий рядом с ней; это его рука, протянутая к ней через ручей; это купание вместе в далеком озере; это каша и черничный кисель, который она сварит для него; это ее шалаш, для которого он нарубит еловых веток; это сидеть вместе у костра поздним вечером, — в походе проверяется дружба. Замечательно идти в поход, когда вместе с тобой твой настоящий друг. После линейки Таня, как было приказано всем, побежала к кладовой получить сухой паек, костюм, рюкзак и вещи для сна. Когда она возвращалась, обвешанная всем тем, что ей дали, на полянке откуда-то сверху ее окликнул голос Глеба:

— В поход уходишь?

— Да, — ответила Таня и подняла голову.

Глеб сидел на высоком стогу сена. За плечами его было очень голубое небо. Сено под солнцем и волосы Глеба были одинакового цвета. Он свесил со стога вниз загорелые ноги в белых кедах и болтал ими.

— А я вот в поход не иду, — сказал Глеб. — Меня мама не отпускает, она говорит: у меня плохие гланды.

Полный рюкзак упал из рук Тани на сено, разбросанное вокруг стога, банки, котелок, кружка покатились по сену. Глеб спрыгнул с высокого стога так легко, что даже руками не уперся в землю. Он быстро и красиво сложил Танины вещи: вниз положил одеяло, внутрь его консервные банки, хлеб завернул в непромокаемую бумагу, соль тоже и вместе со спичками положил их в наружный карман рюкзака; он достал из кармана свой перочинный ножик и тоже положил его в наружный карман. Потом он помог Тане надеть на спину рюкзак — рюкзак оказался легким и удобным, — прицепил к ремню котелок и сказал:

— Вы вернетесь в субботу. Я буду встречать тебя, Таня.

Когда Таня прибежала в спальню, там уже никого не было, кроме Нади. Надя сидела на застеленной белым покрывалом кровати и улыбалась. Нога у Нади была завязана чистым бинтом ниже колена. Губы у нее были накрашены ярко, под цвет ленты. Красные губы очень шли Наде. Таня остановилась — никто из детдомовских еще не красил губы.

— Какая ты красивая, Надя, — сказала Таня, потому что хотела что-нибудь ей сказать.

— Все уже вышли за калитку, а я в поход не иду, меня Огниха освободила, я ногу растянула, — и Надя покачала своей забинтованной ногой. — Нужны мне эти походы…