Сдается в наем

– О, конечно; но только, право, не знаю… Как же, ведь я только что принялся за дело? Мне хотелось бы подумать.

Её голос отозвался холодно и ласково:

– Да, милый, подумай. Но лучше теперь, чем когда ты возьмёшься всерьёз за сельское хозяйство. С тобою, в Венеции – как было бы хорошо!

Джон обхватил её за талию, ещё гибкую и упругую, точно у девушки.

– А как же ты оставишь папу одного? – сказал он робко, чувствуя себя виноватым.

– Папа сам предложил; он считает, что ты должен посмотреть хотя бы Италию, прежде чем остановишься на чем-нибудь определённом.

Чувство вины умерло в Джоне: он знал – да, знал, – что его отец и мать говорили не откровеннее, чем он сам. Его хотят удалить от Флёр. Сердце его ожесточилось. И, словно понимая происходившее в нём, мать сказала:

– Спокойной ночи, дорогой. Выспись хорошенько и подумай. Но, право, было бы чудесно!

Она прижала его к груди так порывисто, что он не мог разглядеть её лица. Он стоял, чувствуя себя так, как, бывало, в детстве, когда напроказит; ему было больно оттого, что он не испытывал сейчас прилива любви к ней, и оттого, что сознавал свою правоту.

А Ирэн, помедлив минуту у себя, прошла в гардеробную, отделявшую её спальню от спальни мужа.

– Ну как?

– Он подумает, Джолион.

Наблюдая усталую улыбку на её губах, Джолион сказал спокойно:

– Ты бы лучше позволила мне рассказать ему все, и мы бы с этим покончили. В конце концов, Джон по своим инстинктам настоящий джентльмен. Он только должен понять…

– Только! Он не поймёт; это невозможно.

– Я в его возрасте понял бы.

Ирэн схватила его за руку.

– Ты всегда был большим реалистом, чем Джон; и ты никогда не был таким невинным.

– Это правда, – сказал Джолион. – Но не странно ли? Ты и я, мы могли бы, не стыдясь, рассказать нашу историю всему свету; а перед собственным нашим мальчиком мы немеем.

– Нам было безразлично, осуждает нас свет или нет.

– Джон не может нас осудить!

– Может, Джолион! Он влюблён, я чувствую, что он влюблён. И он скажет самому себе: «Моя мать вышла когда-то замуж без любви! Как она могла?» Ему это покажется преступным, да так оно и было!

Джолион погладил её руку, и улыбка искривила его губы.

– Ах, зачем только мы рождаемся молодыми? Если б мы рождались старыми и с каждым годом молодели бы, мы понимали бы, как что происходит, и отбросили бы нашу проклятую нетерпимость. Но знаешь, если мальчик в самом деле влюблён, никакая Италия не заставит его забыть. Мы, Форсайты, упрямый народ; и он поймёт чутьём, зачем его отсылают. Одно лишь может его излечить – то потрясение, которое он испытает, если ему все рассказать.

– И всё-таки дай мне попробовать.

Джолион молчал. В этом выборе между дьяволом и морской пучиной, между болью страшного разоблачения и горем двухмесячной разлуки с женой он втайне больше доверял дьяволу, чем морю; но если Ирэн предпочитает море, он должен примириться. В конце концов, это будет для него подготовкой к той разлуке, которой нет конца. Он обнял её, поцеловал в глаза и сказал:

– Как хочешь, любимая.

XI. ДУЭТ

«Маленькое волнение» любви поразительно разрастается, когда ей грозит опасность. Джон прибыл на Пэддингтонский вокзал за полчаса до срока и, как ему казалось, с опозданием на добрую неделю. Он стоял около условленного книжного киоска в толпе воскресных дачников, и даже грубая шерсть клетчатого костюма не могла скрыть взволнованное биение его сердца. Он читал названия романов на прилавке и наконец купил один из них, чтобы избежать косого взгляда продавца. Роман назывался «Сердце стези! „, что должно было иметь какой-то смысл, хотя, по всей видимости, не имело. Купил он, кроме того, „Зеркало дамы“ и «Земледельца“. Каждая минута длилась час и полна была воображаемых ужасов. Когда прошло девятнадцать таких минут, Джон увидел Флёр в сопровождении носильщика, катившего багаж. Она подошла быстро, спокойно. Она поздоровалась с ним, как с братом.

– Первый класс, – сказала она носильщику, – угловые места, одно против другого.

Джон дивился её поразительному самообладанию.

– Нельзя ли нам занять целое купе? – спросил он шёпотом.

– Не выйдет. Поезд с частыми остановками. Разве что после Мэйденхеда. Держись непринуждённо, Джон.

Джон скривил лицо в хмурую гримасу. Они вошли в купе – и с ними двое каких-то болванов, черт бы их побрал! От смущения он дал на чай носильщику уйму денег. Подлец не заслужил и пенни за то, что привёл их сюда, да ещё с таким видом, точно все понял!

Флёр спряталась за «Зеркало дамы». Джон в подражание ей – за «Земледельца». Поезд тронулся. Флёр уронила «Зеркало дамы» и наклонилась вперёд.

– Ну? – сказала она.

– День тянулся, точно две недели!

Она кивнула в знак согласия, и у Джона сразу просветлело лицо.

– Держись непринуждённо, – шепнула Флёр и прыснула со смеху.

Джон почувствовал обиду. Как может он держаться непринуждённо, когда над ним нависла угроза Италии? Он намеревался сообщить ей новость осторожно, но тут выложил сразу:

– Меня хотят на два месяца отправить С мамой в Италию!

Флёр опустила ресницы, чуть побледнела и прикусила губу.

– О! – сказала она.

Вот и все, но этого было довольно.