Сдается в наем

Она в долгу перед этим молодым человеком, он дал ей Джона; и, приняв протянутую руку, Флёр вошла в лодку. Ещё взволнованная, ещё не отдышавшись, она сидела молча; но спутник её отнюдь не молчал. Флёр в жизни не слышала, чтобы человек так много наговорил в такой короткий срок. Он сообщил ей свой возраст – двадцать четыре года; свой вес – десять стонов одиннадцать[41] ; своё местожительство – неподалёку; описал свои переживания под огнём и своё самочувствие во время газовой атаки; раскритиковал «Юнону», высказав кстати своё собственное понимание этой богини; упомянул о копии Гойи, добавив, что Флёр не слишком на неё похожа; дал беглый обзор экономического положения Англии; назвал мсье Профона – или как его бишь? – «милейшим человеком»; заметил, что у её отца есть несколько «весьма замечательных» картин, но есть и «ископаемые»; выразил надежду, что ему разрешат заехать за ней и покатать её по реке – на него вполне можно положиться; спросил её мнение о Чехове, высказал ей своё; изъявил желание пойти как-нибудь вместе на русский балет; признал имя Флёр Форсайт просто очаровательным; выругал своих родителей за то, что они в добавление к фамилии Монт дали ему имя Майкл; набросал портрет своего отца и сказал, что если она соскучилась по хорошей книге, то пусть прочтёт книгу Иова[42]; его отец похож на Иова, когда у Иова ещё была земля.

– У Иова не было земли, – возразила Флёр, – у него были только стада овец и коров, и он кочевал с места на место.

– Жаль, что мой родитель не кочует с места на место, – подхватил Майкл Монт. – Не подумайте только, что я зарюсь на его землю. Скучно в наши дни владеть землёй. Вы не согласны?

– В нашей семье никто не владел землёй, – сказала Флёр. – У нас всякая другая собственность. Кажется, один из дядей моего отца в Дорсете владел когда-то сентиментальной фермой, потому что оттуда ведёт начало наш род; но она требовала больше расходов, чем давала ему благ.

– Он её продал?

– Нет, сохранил.

– Почему?

– Потому что никто не покупал.

– Тем лучше для старика.

– Нет, для него это было не лучше. Отец говорит, что его это огорчало. Его звали Суизин.

– Сногсшибательное имя!

– А вы знаете, что мы не приближаемся, а удаляемся? Река, как-никак, течёт.

– Великолепно! – воскликнул Монт, рассеянно погружая в воду весла. Приятно встретить остроумную девушку.

– Ещё приятнее встретить просто умного молодого человека.

Монт поднял руку, точно собираясь выдрать себя за волосы.

– Осторожней! – вскричала Флёр. – Весло!

– Ничего. Весло пускай висит.

– Вы намерены грести или нет? – строго проговорила Флёр. – Я хочу домой.

– Но когда вы попадёте домой, я вас больше не увижу сегодня. Fini[43], как сказала француженка, прыгнув в кровать по окончании молитвы. Неужели вы не благословляете судьбу, что она дала вам француженку мать и такое имя, как ваше?

– Я люблю своё имя, но его мне дал отец. Мать хотела назвать меня Маргаритой.

– Что, конечно, было бы абсурдно. С вашего разрешения я буду звать вас Ф. Ф., а вы зовите меня М. М, Согласны? Это в духе современности.

– Я согласна на что угодно, только бы мне попасть домой.

Лодку качнуло – Монт слишком глубоко погрузил весло.

– Фу, какое свинство! – сказал он вместо ответа.

– Пожалуйста, гребите.

– Слушаюсь. – Он сделал несколько взмахов вёслами, глядя на неё с пламенной скорбью. – Вы же знаете, – воскликнул он, остановившись, – я приехал, чтоб увидеть вас, а не картины вашего отца!

Флёр встала.

– Если вы не будете грести, я выскочу и поплыву.

– Честное слово? Тогда мне придётся прыгнуть в воду вслед за вами.

– Мистер Монт, уже поздно, и я устала; прошу вас, доставьте меня на берег немедленно.

Когда она ступила на пристань в своём саду, гребец встал во весь рост и глядел на неё, схватившись за волосы обеими руками.

Флёр улыбнулась.

– Не надо! – вскричал неукротимый Монт. – Я знаю, вы хотите сказать: «Сгиньте, проклятые космы!»

Флёр обернулась и помахала ему рукой. «Прощайте, мистер М. М. „, бросила она через плечо и скрылась среди розовых кустов. Она взглянула на свой браслет с часами, потом на окна дома. Странно, дом показался ей необитаемым. Седьмой час! Голуби слетались к своему насесту, я косые лучи солнца, задев голубятню и белоснежные их перья, разбивались о вершины деревьев. Стук бильярдных шаров доносился с веранды, выдавая присутствие Джека Кардигана; тихо шелестел листьями эвкалипт – экстравагантный южанин в этом старом английском саду. Флёр поднялась по ступенькам и хотела уже войти в дом, но остановилась, прислушиваясь к голосам из гостиной налево. Мать! И мсье Профон! Сквозь трельяж, отделявший бильярдную от веранды, донеслись слова: «Ну не буду, Аннет!“