Петров. Конечно, надо поговорить!
Октябрь. Верно. Поговорить надо. Мы их для того и вызвали. Позови Ярцеву.
Майорова
Кирилл. Октябрь, я с ней, можно?
Октябрь. Когда понадобишься, Голубев, позовем.
Кирилл. Но мне с ней надо, с ней!
Майорова. Ты перепутал, Голубев, здесь комитет комсомола, а не ЗАГС.
Петров. Ох и злая же ты, Майорова!
Октябрь
Майорова. Ярцева, ты знаешь, почему мы тебя сюда пригласили?
Дина. Нет.
Старостин. Комсомолка Ярцева, вы в каком виде явились на заседание комитета комсомола?
Буравин. Может быть, у нее юбка порвалась!
Октябрь
Старостин. Не подавайте пример другим. А то разрядилась как стиляга где-нибудь в штате Невада. Я вот, к примеру, три года как только с немецким кителем расстался — синий был, с дыркой на левом плече, никак пиджаком не мог разжиться. А вот кирзовые сапоги до сих пор летом и зимой ношу. А вы выкрутасы какие-то разводите, турусы на колесах! Несколько лет тому назад вы бы, Ярцева, в ваших красных вельветовых брюках красовались бы в вестибюле института на стенде «Вилы в бок»!
Октябрь. А сейчас наш тебе комсомольский совет — разгуливай в брюках, где хочешь…
Старостин. Если комсомольской сознательности не хватает!
Октябрь. Да… ну а в институт в юбке приходи. Поняла?
Дина. Да.
Октябрь. Так вот, Ярцева. На тебя поступило заявление от матери студента Голубева. Она пишет, что ты мешаешь Голубеву учиться и заниматься общественной работой. Почему ты ему мешаешь?
Старостин. Двадцать одно занятие! Это же сорок два академических часа, которые по большой цене оплачивает для вас, Ярцева, государство. За то, чтобы вы могли слушать сейчас лекции, миллионам людей пришлось отдать свои жизни, людям — не муравьям! А вы позволяете себе в бирюльки играть вместо лекций! Вас еще петух жареный кое-куда не клевал!
Буравин. Ну вот, завел старую песню! Мы ее с первого класса слышим. Не тебе ли мы всем обязаны? Ты-то сам небось где-нибудь в Ташкенте под маминой юбкой прятался?
Старостин. Эх!..
Октябрь. Алексей! Ты бы, Буравин, попридержал язык, если не в курсе дела. Даю справку. Родителей у него в войну убило, отца — на фронте под Ленинградом, мать — в разрушенном доме с грудной сестрой камнями засыпало. Дядя у него крейсером командовал, он его к себе взял, двенадцати ему не было. Когда дядю убили, он вроде как сыном полка стал — юнгой сначала, потом матросом, в ногу был ранен, медаль «За отвагу» получил в тринадцать лет от командующего… А он молчит.
Голоса.
— Верно!
— Перегнул палку, Буравин!
— Да он ведь не знал!
Буравин. Я извинюсь. Я догоню, я мигом…
Октябрь. Чучело, такого парня зазря обидел… Так чем ты занималась, Ярцева, эти сорок два часа?
Майорова. Флиртом! Флиртом она занималась. Я ее знаю. Она с параллельного курса. За ней по институту всегда табуном студенты ходят!
Петров. Ну она-то чем виновата? Не она же за ними ходит?
Майорова. Будь спокоен, Петров. Ты в женских делах ничего не понимаешь. Если девушка ведет себя, как подобает комсомолке, за ней никто и никогда ходить не станет.
Петров. Вот именно, Майорова, за тобой уж никто и никогда ходить не станет.
Майорова
Петров. Ну, Майорова, ты уже слишком!
Октябрь
Дина. Я не знаю… я не замечала…
Майорова. Ну уж этого не заметить невозможно! Слепой это заметит!
Петров. Вот именно, ты и заметила!
Майорова
Старостин. Извините, товарищи.