Сделай это нежно

По ночам его мучила бессонница, не терпелось скорее сойти на берег, ощутить под собой землю.

Он не представлял, как люди могут мечтать о профессии моряка или летчика. Все стихии были подчинены лишь Богу, и вмешиваться в них, вспарывать их целостность кормой или фюзеляжем, как ему казалось, было чем-то вроде святотатства. Ты замираешь перед величием стихий, ты хочешь упасть на колени и проклясть прогресс – ведь ни одна умная машина не стоит того величия, с которым по небу движется океан облаков, или катятся волны воды, или извергается огненная лава. Перед всем этим ты замираешь и чувствуешь скоротечность и ничтожность всего, что выдумал человеческий разум.

Но путешествовать Владимиру приходилось все чаще. И сейчас это была такая же деловая поездка, с той же морской болезнью и минимумом удовольствия от ресторанной еды, которую он заказывал в каюту.

Владимир плотно завешивал занавески на иллюминаторе, чтобы не видеть перед собой бескрайнего водного простора, который наводил на него тоску, и ни разу не вышел ни в салон, ни на палубу. Его будто и не было среди веселых пассажиров, с удовольствием коротавших время.

Ночью на второй день плавания ему показалось, что мотор не работает. Охваченный мгновенным животным ужасом, он отдернул занавески – и в круглом стеклянном проеме увидел картину ночного моря…

Владимир дважды моргнул – закрыл-открыл глаза, но картина не исчезла!

Она словно висела на темной стене каюты, хотя и была живой. В ней по темному подвижному фону, который, конечно, был не чем иным, как морем, плавали тысячи золотых серпиков – отражений лунного света. Они ныряли и появлялись снова, как стадо нерп, сопровождающих корабль. И Владимиру даже показалось, что мотор заглох именно из-за них – ведь их золотые тела тормозили движение.

А еще, по какой-то странной ассоциации – непостижима человеческая психика! – он подумал о жене, с которой не «попрощался». Теперь, в открытом море, это мучило его. Золотые нерпы своими убаюкивающими ритмичными движениями навели его на мысль о том, что он неправильно ведет себя в последнее время, и никакие документы, совещания и деловые обеды не заменят и нескольких минут физического удовольствия.

А еще – так же неожиданно – он вспомнил, как маленьким увидел скрипку. Тогда он с родителями шел из театра, куда его впервые повели на «Щелкунчика», и в темноте плохо освещенной улицы, в витрине музыкального магазина почти в таком же мерцании золотых серпиков лежала она – скрипка.

Изгиб ее лакированного бедра был очерчен светом…

Она лежала на черном бархате вполоборота и, казалось, дышала. И была такой одинокой и привлекательной, что ему захотелось лечь рядом – на черный бархат, у этого пленительного изгиба и почувствовать ее дыхание. Позже, когда родители отдали его в музыкальную школу (ведь он выказал такое желание сам), он не мог признаться, что любовь к музыке была лишь поводом касаться этого инструмента и слышать, как скрипка, вздрагивая, как живая, подчиняется его пальцам.

Затем он воспроизводил это ощущение со всеми женщинами, которые встречались на его пути. Но так и не нашел ту, которая откликалась бы на его прикосновения с наибольшей гармонией.

Теперь, в этот ночной час в открытом море, Владимир с сожалением вспоминал утро, когда не смог ничего большего, чем накрыть жену одеялом и стать под холодный душ.

И это еще больше беспокоило его. Ведь еще с юности они договорились никогда не идти на компромиссы, если это увлечение друг другом пройдет…

Золотые нерпы, которые заполонили все пространство и по спинам которых скользило судно, наводили его на сотни разноцветных мыслей и ассоциаций. И он впервые пожалел, что относился к стихии с неприязнью. Ведь теперь он видел всю бесконечность этого пространства, которое побуждает к другим бесконечностям, возникающим в его голове от созерцания ритмичного покачивания волн.

Он не заметил, что уровень воды медленно приближается к иллюминатору. Он не был специалистом в морском деле. Еще раз посмотрел на удивительную картину лунной ночи посреди моря, задернул занавески и лег на просторную койку, прикрученную к полу большими, стилизованными под старину, винтами.

И сразу уснул, убаюканный тишиной в своем нижнем этаже. Отключился сразу, переполненный новыми эмоциями.

Он не мог знать, что на верхней палубе туристов срочно усаживают в шлюпки: сказался наскоро сделанный ремонт судна.

«Южная звезда» медленно и величественно опускалась на глубину…

Проснулся через час с тем давно забытым детским ощущением ночного приключения.

Пощупал под собой простыню – да, она действительно была влажной!

Такого с ним не случалось, по меньшей мере, лет тридцать.

Владимир открыл глаза и резким движением спустил ноги с кровати. И… вступил в воду почти по колено. Сон мгновенно улетучился. Он стремглав бросился к двери каюты, открыл ее, и потоки воды хлынули внутрь.