Сделай это нежно

Удивительно, подумала, что прабабушка София Потоцкая с таким неистовством отдавалась строительству, будто в этом видела смысл своей жизни. И это тогда, когда склонялись к ее ногам короли и министры, признавая самой красивой женщиной Европы! А она занималась такими неженскими делами – чертежи, сметы, расчеты, мрамор, щебенка, песок…

Да еще и передала эту страсть своей правнучке! Что за странные совпадения!

Мария откинула одеяло, накинула пеньюар с лебединым пухом, взяла подсвечник и тихо спустилась в бальный зал – там среди других изображений предков висел и портрет Софии Потоцкой.

Княгиня подняла выше свечу, и в ее золотистой мгле возникло прекрасное лицо – оно было живое, привлекательное, изменчивое, но, вероятно, не шло ни в какое сравнение с оригиналом. Ведь магии такому лицу много лет назад добавляло каждое движение, взгляд, интонация, шорох платья.

Говорят, что прабабушка была отчаянной авантюристкой, много попутешествовала перед тем, как осесть в этих краях.

«Но со мной ведь – то же самое», – вдруг пришло в голову Марии.

До свадьбы она исколесила полмира, даже в Алжире побывала.

А характер! Сколько раз слышала от деда: слишком самостоятельная, слишком упрямая и гордая. Одно было в ней такое, за что не ругали – была красивая, как и все женщины рода Потоцких: высокая, стройная, с роскошными волосами, которые всегда пахли хной…

В Немирове каждый знал: молодая княгиня хоть и хрупкая на вид, а долга не простит, с купцами и подрядчиками церемониться не станет, в цифрах разбирается не хуже любого счетовода. И при всем своем европейском воспитании бывает резкой и даже диковатой, как… «бусурманка».

С чуть заметной улыбкой смотрела на Марию «турецкая наложница» с портрета, будто говорила: «Моя кровь! Моя!»

Княгиня вздрогнула.

Посмотрела вопросительно: что же ты, бабушка, не дала мне такой страстности, которая в тебе была?

Конечно, это счастье – чувствовать себя хозяйкой такого города. А вот что касается любви…

Не зря же ее дед – царство ему небесное! – человек ярких чувств, был против ее брака с князем Щербатовым. Считал, что этот потомок знатного рода слишком эгоистичен, слишком увлечен самим собой. Но разве она тогда могла ослушаться? Была влюблена без памяти в молодого красавца Алексея, как слепой котенок.

Перед свадьбой отправил ее дед путешествовать по Европе. Но ни Франция, ни Швейцария, ни экзотический Алжир не могли отвлечь ее от мыслей о родовитом женихе. И что теперь?

Князь Алексей Щербатов – человек государственный, постоянно в разъездах, больше всего заботится о собственном благополучии. Свои интересы у него выше семейных, детьми, Владимиром и маленькой Сандрой, не интересуется, богатые немировские угодья ему на черта не нужны, живет в Петербурге, как чужой. Обо всех ее хлопотах и слушать не хочет – «делай, что хочешь…»

«Вот и делай», – улыбается с портрета бабушка София Потоцкая.

Свеча догорела, и ее безумные глаза растаяли в темноте…

Молодая княгиня тихо вернулась в спальню.

Постояла у окна, всматриваясь в ночь.

Лишь один огонек мигал на окраине Немирова – огонек в жалкой лачуге старой Дамиры.

Город спал. Ее город!..

…Немиров конца XIX – начала XX века – город, достойный пера самого Гоголя.

И ярмарки здесь бывали не хуже, чем в Сорочинцах!

Княгиня Мария Щербатова запомнила их с детства, как лучший праздник своей жизни.

Было что-то языческое в их круговороте, в буйстве красок и звуков, в атмосфере радости и отчаянных торгов.

От самого костела до крытого рынка в четыре ряда стояли торговые палатки, к которым со всей округи сходились крестьяне. Несли на плечах огромные корзины, прикрытые расшитыми полотенцами. Бывало, отбросит Маша такое полотенце, а там – целый выводок цыплят. Пищат, тянут к ней пушистые головки, клювики забавно разевают.

Маша одного – лучшего – выбирала и в нянькину корзину прятала!

И они шли дальше, туда, где в молочном ряду светились золотом куски сливочного масла, где удивительно пахло «живым», еще теплым молоком, где куски сала напоминали заснеженные горы – с кристалликами крупной соли на белоснежных боках, с розовой прорезью и такой вкуснейшей подкопченной корочкой! А яйца – чудо какое-то! Ведь были здесь и куриные, и гусиные, и перепелиные, и индюшачьи, и даже – страусиные!

Торговали медом в кусках, солью, хлебом, пирожками. И все такое вкусное, всего хотелось попробовать. Она и пробовала – кто же откажет барыне?

Особенно любила фруктовые ряды. Над ними, как густые сладкие облака, висели такие ароматы, что юной хозяйке города казалось: идет она по райскому саду.

Торговали обычно женщины – сидели на стогах соломы в вышитых рубахах, в новых сапогах, на их пышных грудях покачивались красные бусы (вечером Маше неловко было наблюдать из окна за тем, как, дойдя до конца улицы, они снимают с себя эти обновы и украшения и расходятся с площади – босые, высоко подвернув под пояса подолы своих широких праздничных юбок…). Их мужья, грозного вида здоровяки, сидели в кабаках, пристально наблюдая, хорошо ли идет у жены торговля. И вставали из-за столов, приветствуя маленькую барыню.