Сделай это нежно

– Не слишком ли вы увлечены работой, Мария Григорьевна? Город и без того превосходный. И края у вас живописные. Стоит ли так тратиться? Деньги пойдут немалые…

– Вы отказываетесь? – сверкнула глазами она.

И было в этом взгляде нечто такое, что заставило архитектора почтительно поклониться.

Он приступил к работе на следующий день…

…Строительство растянулось на долгие годы.

Стибрал переделывал проект несколько раз. Хозяева – сама княгини и ее дети – выверяли каждый штрих.

Дочь Сандра, унаследовавшая от своих предков по женской линии Потоцких не только красоту, но и темперамент, и похожая на героинь французских романов – стройная красавица с глубоким голосом, – терпеть не могла девичьих развлечений. И, как мать, не на шутку увлеклась строительством. Больше всего ее занимало развитие кустарных ремесел, и она настояла на обустройстве мастерских, где под ее руководством женщины Немирова ткали ковры, вышивали салфетки, полотенца и коврики для экипажей.

Эти произведения немировских мастериц неоднократно выставлялись на международных ярмарках и приносили немалый доход в городскую казну.

Владимир занимался обустройством телефонной станции, телеграфа, внедрял все технические новинки, входившие в обиход в конце XIX века.

Наряду с грандиозным строительством дворца неуемная хозяйка проводила иные, не менее важные, работы: один за другим вырастали в городе промышленные заводики, а в Европу через Одессу экспортировалась знаменитая немировская водка, изготовленная по специальным местным рецептам. Несмотря на тревожные времена, Мария приглашала в свое имение известных садоводов из Вены, Брюсселя, Праги, а редкие растения для своего парка выписывала со всего мира.

Ей хотелось, чтобы парк вокруг дворца поражал воображение не только современников, но был создан на века, для тех, кто будет жить здесь спустя столетия. И чего только не росло на этой земле – сибирские кедры, калифорнийские ели, крымские платаны.

А посреди всего этого разнообразия медленно возводился новый дворец, общей композицией напоминающий Малый Трианон. Для него Мария по всему миру скупала картины, среди которых были полотна Рубенса, Караваджо, Гвидо, Веронезе…

Хотела ли она в своих делах и достижениях превзойти прабабку Софию Потоцкую, как о том судачили на каждом шагу? Или же – ударилась в неженское дело только из-за проблем на любовном фронте? Или была в этом какая-то другая причина?

Никто не мог дать определенных ответов на эти вопросы, кроме нее самой. Но поговорить по душам ей было не с кем. Разве что ходила на кладбище и долго сидела у какой-то неизвестной могилы…

Как и прежде, бессонными ночами, со свечой в руках спускалась княгиня в бальный зал, к портрету Софии Потоцкой. Долго стояла перед ним. Женщина на полотне была такой же молодой, как и много лет назад.

«Говорят, что твоя Софиевка была возведена на крови и костях тех, кто ее строил, – обращалась она к портрету. – Но у меня все иначе! А если рабочие и гнут спину здесь по многу лет – зато деньги хорошие имеют, их дети в гимназиях учатся, жены в больницах рожают. А сколько средств идет на подарки всем немировским детям к праздникам! За это никто худого слова не скажет. Это уж точно…»

Новых времен она не боялась. В годы Первой мировой войны отдала пол-имения под лазарет, руководила местными дамами и барышнями, чтобы те собственноручно изготовляли бинты для раненых, делилась всем, чем могла, лично посещала каждый дом – кому лекарства носила, кому – теплые вещи, кому – еду.

Свободно ходила по городу и в годы гражданской войны, и все ей кланялись, благодарили.

Чего ж бояться? От чего бежать?

Княгиня, кажется, не замечала, что творится вокруг.

Удивилась тому, как один за другим уходят от нее славные мастера, приглашенные ею из-за границы, – чехи Урбан, Зима, Пехар, Крамарж, немцы – Воллейдт, фон дер Диккен, Фиргуф, бельгиец Доже…

Княгиня была в отчаянии. Что происходит? Ведь всем она помогала и платила хорошо, знала их семьи, детей нянчила – и вдруг такое предательство!

С недоверием слушала она и рассказы сына Владимира, который все чаще говорил о «новых временах», о необходимости отъезда.

– Об этом не может идти и речи! – отвечала строго. – Еще не достроена школа!

Не боялась Мария Григорьевна еще и потому, что неоднократно принимала у себя и красноармейцев, топила для них баню, кормила, а по вечерам даже устраивала концерты: то пианиста пригласит, то скрипача. Слушают красноармейцы, улыбаются, благодарят за угощение.

И «власть» княгиню не трогала – из дворца не выселяла, визитами не беспокоила.

В городе все помнили ее добрые дела. И она надеялась, что как-то все наладится.

…Зима 1920 года выдалась тревожной.

Городок поочередно занимали разные войска – Петлюра, белополяки, Красная армия. Всем надо было есть, спать, мыться, лечиться. Люди есть люди…

Наконец установилась власть – город заняли войска красных. На этот раз у семьи Щербатовых было конфисковано имущество. Земли, винокурни, сахарный завод, табачная фабрика перешли в другие руки, пришли в упадок.