Сделай это со мной снова (СИ)

— "Сотрудничество между Армановым и Вейгель продолжается. Они часто появляются вместе в обществе. Вейгель осталась вхожей в семью Армановых. Ей с ребенком выделены апартаменты в особняке. Сам же Арманов не комментирует разрыв помолвки и отмену свадьбы. Но инсайдеры утверждают, что их связывает жёсткий контракт, по которому Вейгель в полном рабстве…"

— "Рабстве" — это прекрасно… — комментирую фоном. — Особенно сексуальном, да?

Задираю вверх голову, ловя ее взгляд.

Несколько раз мягко целует меня.

— Ты — маньяк, — шепчет мне в губы

— Радует, что это больше не проблема.

Задираю ее длинную юбку, веду пальцами по бедру вверх.

— Хан…

— Скажи, что я могу делать с тобой всё, что хочу.

Прикусывает губу.

— Говори… я знаю, что тебе нравится говорить это.

— Можно, я хотя бы один раз выйду из дома в сухих трусиках? — жалобно смотрит на меня.

— Так и быть… один раз, — усмехаюсь.

Вспорхнув с подлокотника моего кресла, кружится перед зеркалом в своих длинных юбках.

Длинные гораздо сексуальные коротких. Мне удивительно, что считается наоборот.

— А как мы объясним второго ребенка? — гладит себя по ещё плоскому животу.

— Не думай об этом, пусть Назар об этом думает.

Мы стараемся максимально избегать персонала в нашем доме, чтобы информация не утекала в сеть. Доступ сюда имеет только пара самых надёжных людей.

Чтобы максимально оградить Мию от назойливого внимания родни, прессы и сумасшедших, я сделал так как сделал — официально расторг наши отношения. Пиар команда постоянно делает всякие нереалистичные вбросы на эту тему, чтобы обесценить любую информацию, которую кто-нибудь пытается слить о нас.

Она хотела свободу, я как могу ей даю это.

Она хотела место, которое ее любит, мне кажется у нас получилось его создать. Мне даже кажется, что это место любит и меня тоже.

Двигая пальцами по планшету, дорабатываю эскиз.

Дочь, разложив на ковре камни, строит из них "Стоунхендж".

Нагребает несколько и высыпает мне на бедра.

— Самахани…

— Она опять щебечет на птичьем… — закатываю глаза.

Эва рано начала говорить, но… увы, не на русском!

— Это суахили. Она просит, чтобы ты обратил на нее внимание.

— Что тебе нужно? — глядя дочери в глаза, поднимаю бровь.

— Кукумба…

— Говори на русском, ребенок. Что ты хочешь от меня?

— Суахили для произношения проще, — комментирует Мия. — Его словно придумывал ребенок. Там практически нет звука "р". Она хочет объятий.

— Он не проще, просто ты учишь ее суахили!

— Учи русскому… — фыркает провокационно Мия.

Придется!

— Ты хочешь на руки?

Эва кивает, протягивая мне руки.

Поднимаю, усаживая на колени.

— Сиди тихо, я работаю.

Пытаюсь вернуть планшет в зону видимости. Но Эва поднимает большой гладкий малахит и пристраивает к моей глазнице.

В маму.

— Это какой-то твой проект? — уточняю я, не сопротивляясь.

Если сопротивляться, она расстраивается и плачет.

Девочки, оказывается, ужасные манипуляторши и тиранши. Но… как же очаровательно они это проворачивают!

Эва довольно кивает.

— Ндиё…

Я уже даже знаю, что это значит.

— Говори — "да".

— Папа! — неожиданно выстреливает она.

— Нет-нет-нет… "Хан", — исправляю я ее.

— Папа… — упрямо.

— Хан.

— Папа.

— Хан! — давяще поправляю очередной раз.

— Папа! — моей интонацией и растопыривая пальцы, словно собирается напасть как кошка.

— Хан… — смягчаю тон.

— Папа… — улыбается, хлопая ресницами.

Копия матери!

— Мия, как будет "папа" на суахили? Почему единственное слово, которое стоит говорить на суахили, мы говорим на русском??

— "Баба"…

— Баба?! Нет уж. Пусть лучше "папа". Всё равно наша конспирация рано или поздно рухнет. По крайней мере, внутри круга Армановых. Все, кроме Зары уже догадываются.

— Я морально готовлюсь, — вздыхает Мия.

— Упендо… — ловит меня пухлыми ладонями за лицо, как ее мама и мокрыми губами обмусоливает в неумелых поцелуях.

— Мия… Возьми ее, пожалуйста. Я весь мокрый. Я не могу так работать.

— Она говорит, что ты её любовь, — улыбается Мия.

— Да? — дёргая бровью, смотрю в глаза дочери. — Ладно… сиди.

Мия расправляет свои юбки и накинув на плечо слинг, забирает с моих колен Эву. Усаживает ее в слинг.

— Мне кажется, она уже слишком тяжёлая, чтобы носить ее на руках.

Мия не признает коляски. Только слинги.

Эва привычно сидит у нее на бедре в цветастом лоскуте.

— Мне так удобнее. Она тоненькая и лёгкая. Это не ограничивает меня.

— Дай-дай… — сжимая и разжимая пальцы Эва требует свои камни, которые остались у меня.

Вкладываю ей в каждую руку по одному. Балуясь, Эва слегка припечатывает одним по губами Мие.

Мия сводит брови и строго смотрит ей в глаза. Молча и осуждающе.

— Упендо… — расстроенно бормочет Эва, прижимаясь.

— Ну, хватит! — не выдерживаю я. — Что там? Ты её любовь, да?

— Нельзя так… — машет ей пальцем Мия, и бросает мне: — Мы уехали к крестной.

— Стоять. Путешествие в Ад отменяется.

— Опять?! — с претензией ставит руку в бок. — Я хочу к Аде.

— Не сегодня.

— А поездка на Мадагаскар опять не в этом месяце?!

— Боюсь, что — да.

Мия начинает свирепеть. Теперь глядя на меня также воспитывающе, как пять минут назад на Эву.

— Ты… — подбирает эпитеты, гневно прищуриваясь.