Сделай мне больно

О Венгрии, старый пистолет которой, можно сказать, спас нашего героя, он там (точнее, здесь) совсем забыл - неблагодарный. Отшибло Венгрию, как в амнезии. Дело все в том, что экспорт себя на Запад задумал он давным-давно. А по железному, хоть и негласному закону стоящего у врат заветных ОВИРа Отдела виз и регистрации - для оформления поездки в капстрану необходимо было в те времена пройти предварительное испытание страной социалистической - хотя бы одной. Совершенно случайно - могла бы и Монголия - такой страною и оказалась Венгрия. Как неизбежный этап игры, правила которой не он придумал. Субъективно же он воспринял этот опыт как излишний. Всецело. Со всех точек зрения, включая возможную литературную эксплуатацию. Ну, разве что "Улисса" в Москву привез. Но и того он подарил приятелю перед следующей загранпоездкой, из которой уже не вернулся. И вспомнил он о Венгрии лишь десять лет спустя, уже, казалось бы, мутировавшись окончательно. На молекулярном уровне раз в семь лет, согласно специалистам, обновляется буквально весь организм. А через десять Запад вошел в его состав настолько, что героя не узнать.

Поэтому оставим ему лишь букву А.

Так где же он сейчас?

Он в Западной Европе.

В данную минуту А*** несется по автобану - вдоль стального барьера осевой.

По известной уже нам трансъевропейской магистрали Е-5. Со средней скоростью двести километров в час, а на отдельных участках развивая до двухсот двадцати, А*** неминуемо и неизбежно приближается... К чему? Если уж не к развязке своего проекта, то наверняка к Пассау - к границе нейтральной Австрии, на красно-белом флаге которой, как известно, одноглавый имперский орел, разорвав свои цепи, цепко сжимает в когтистых лапах Серп и Молот.

С большим комфортом сидя в насквозь прокуренной машине, каких теперь уже не делают, и скорости своей, естественно, не замечая, он мазохично разворачивает в памяти тот день, который наступил после того, как десять лет назад в прекрасном Будапеште на холме Рожадомб и с видом на Дунай национальный пистолет, системы миру не известной, дал осечку, не сумев взорвать капсюль своего единственного патрона.

Последнего в этой истории шанса аннигилировать незваного гостя, который, как говорилось раньше, хуже...

Кого?

Несется теперь этот некто, предаваясь мазохизму на все более высоких оборотах шестицилиндрового движка.

Впрочем - специалисты утверждают - мазохизма как такового нет. Просто форма садизма, но жалом обращенного на самого себя. Любимого. А что же есть садизм? О, сей образ бытия, опять-таки согласно знатокам, намного шире, чем представляется нам с вами - читателям в пределах норм. И в этом смысле А*** на Западе сумел стать правильным садистом.

Об этом ты еще, любовь моя, узнаешь.

В своей темнице на вершине Роз.

В своей светлице на Манхэтэнне, который, как мы удостоверились за годы на чужбине, бывает очень разным.

Там, словом, где достанет. Там, где ужалит и доставит, и причинит, надеюсь, все, что и злоумышляло сочинение на тему, представляющую взаимный интерес: двуглавое, как наш с тобой орел погибший, и обоюдное, как пытка, где жертвы от палача не отличить...

Если, конечно же, сумел.

И если да, Иби, то скромно скажем на языке изгнания:

"My pleasure, lady!"?

Под сводами Восточного вокзала ударник ударился оземь, о нечистый перронный асфальт, и забился в припадке запоздалой истерики на древнерусский лад:

- Ох, горе ты мое злосчастие! Отстучали ножки в красных сапожках! Смугляночка ты наша! Жар-птица ненаглядная! Пошто с боярами водилась? Мамочка Мамаева? Марусечка-зусечка? Как же без тебя-то мы в Москву великую?

Группа не знала, что плясунья всех опередила.

- Горе нам, горе нам, горе великое!.. - пластался и бился ударник.

Трое невеселых ребят оторвали его, и под взглядами ничего не понявшей, но помрачневшей иностранной публики, подняли в международный вагон.

Следом взошел Александр.

Был первый по-настоящему жаркий день. Душный даже - хотя кончалась только первая неделя мая.

Он опустил окно.