Сделай шаг

  Сижу на подоконнике около чуть приоткрытого окна, прижав колени к груди, испытывая какое-то извращенное удовольствие от вакуумной тишины кухни. Она не давила – ласкала своей пустотой, стало чуть легче сделать вдох, как будто уже не гранитный булыжник лежит на груди, а всего лишь мелкое крошево, что при каждом судорожном вдохе со скрипом перекатывается на грудной клетке. Не задумываясь, стала делать глубокие размеренные вдохи, пытаясь вдохнуть хоть что-то в ту черную дыру, что у меня сейчас внутри, под ребром слева закололо, голова ожидаемо закружилась, в глазах потемнело, и я почти провалилась в благословенный обморок, что даст мне передышку не чувствовать. Не успела – оказалась подхвачена за плечо. Серега, тут, надо же.

  – Маришка, ты как?

  Ласковая вариация моего имени, сказанная не тем человеком, не тем голосом, не с той интонацией. Именно Он меня так иногда называл, с неповторимой манерой слегка растягивая "и", и чуть шипя "ш"... боль накатила колючей волной, сминая мое неестественное спокойствие и грозя прорвать заслонку от слез. Сглотнула, все еще пытаясь удержать непрошенные капли, часто заморгала. Отвернулась к окну, вывернув из хватки плечо, почти вплотную прижалась к холодному стеклу, распластавшись на нем лицом и грудью.

  – Подстынешь.

   А мне все равно, молчу, не в силах вымолвить ни слова. Губы будто срослись, слиплись друг с другом, а голос пропал, но есть хоть какое то подобие невозмутимости и контроля над собой. Моя лелеемая гордость и самоуважение испарились, исчезли, ушли за ненадобностью. Все потому, что рядом со мной лежит мой телефон с открытой историей сообщений с Вадимом. Я как то не предполагала, что у нас было такое количество эсемесок. Их невероятно много, я читаю каждое по несколько раз, спотыкаясь на каждом слове, на каждой букве, и у меня вдруг закрадывается сомнение в том, что я вообще умею читать.

  – Мелочь, – такое давнишнее, такое родное прозвище кольнуло почти физически больно. Судорожно вдохнула вязкий воздух, закашлялась, прижав ладонь к губам.

  – Малышка...

  Я не знаю, что именно стало спусковым крючком – ласковое слово, произнесенное тихим шепотом, а может быть почудившаяся мне нежность в голосе, а может быть и то, что я почувствовала теплые ладони на своих плечах сквозь тонкую ткань футболки и поняла, насколько мне было холодно. Не снаружи, хотя заледеневшие пальцы ног со мной бы не согласились. Внутри, там, где все дрожало от озноба, от боли, от разочарования в себе. Еще один судорожный вдох сквозь спазм, сжавший горло, придушенный стон-всхлип не сдержали дрожащие губы, стало мучительно стыдно. Истерика подкатила к горлу, вырывая из меня вой раненого зверя, скулеж от безысходности, боли, разочарования и невозможности найти в себе силы как то это изменить.

  Никогда не позволяла себе плакать при посторонних. Бывали, конечно, накладки, но несколько слезинок из-под опущенных век нельзя считать полноценным проявлением слабости. А тут меня накрыло, меня прорвало нескончаемым потоком на щеках. Я захлебывалась слезами, я не могла дышать из-за соплей, что стекали до верхней губы. Я глотала горькие комки из носоглотки и соленые капли из глаз. Подвывание и хрипы сорванным голосом, бессвязный шепот, прерывающийся плачем...

  – Я ждала его... я так ждала от него хоть что то, звонка, сообщения. Я так хотела поговорить с ним, понять, что я сделала не так... но для него... всего лишь для коллекции. Когда... Он все получил. Но без обещаний... без признаний. Сама виновата, только сама. Все придумала, сама и поверила... но все не так. И люблю именно то, что придумала. Всего это не было, его не было – лишь моя мечта и ... наивность. Его друг... они... А Батти... я не ожидала... что и она тоже... я не могла... но все слышала сама и нет других... вариантов... чтобы все было неправда. Она тогда все рассказала, а я только сейчас поняла, как было мерзко, как было грязно, я увидела правду в ее глазах. Какой надо быть дурой, чтобы ничего не заметить, ничего не понять. Я все должна была понять тогда, когда она пришла ко мне... Всего на три балла, для меня. Из десяти... За что... с ним... из-за нее... – я почти беззвучно шептала, судорожно цепляясь за его мокрую футболку, практически каждое слово прерывалось судорожным всхлипом. Воздуха не хватало, и я все настойчивее соскальзывала в такую желанную темноту.

  Сергей

  Это страшно. Это, мля, очень страшно!

  Я видел истерики, я принимал участие пару раз в усмирении воплей бывших подружек. Но вот чтоб так, не было ни разу. Я даже не предполагал, что человека может трясти и колотить как под напряжением. Из всего бессвязного лепета я смог понять лишь малую часть, и то в самом начале исповеди. А потом... потом девчонка начала задыхаться в моих руках от невозможности продохнуть от спазмов. Что есть сил цеплялась за меня, а я прижимал ее к себе, пытаясь поделиться своей силой, пытаясь забрать себе хоть каплю ее боли. И не мог ничего сделать. Только крепко держать хрупкое тело и поглаживать по спутанным волосам. И скрипеть зубами от бессилия...