Сделай ставку - и беги. Москва бьет с носка

Порядок на зоне был восстановлен. Причем справедливость свершившегося сомнения у населения не вызвала - главный пахан "опустил" зарвавшихся беспредельщиков. Всё в рамках правового поля. То есть по правилам. По понятиям.

* Антон, прильнув к телевизору, с замиранием сердца следил, как из здания одного за другим выводят людей. Он жаждал увидеть Ивана - живым.

В дверь позвонили, - на пороге стоял Листопад. Закопченный и обросший.

Предупреждая радостный всплеск, он прижал палец к губам и втиснулся внутрь. С усилием скинул замызганное, роскошное прежде кожаное пальто.

- Всё потом, - прохрипел он. - Три дня не спал. Только шоб никто...

Он обрушился на тахту и фразу не закончил. Кажется, заснул в полете.

Проснулся Иван от легкого шума в соседней комнате, - Антон наспех накрывал стол. Прошел в ванную, принял душ, побрился чужой бритвой.

Когда вышел, его уже поджидали с открытой бутылкой "Мартеля" и блюдом с бутербродами.

- Ну-с, с избавленьицем!.. - разудало начал Антон и - осекся, увидев то, чего не разглядел в тусклой прихожей.

Даже в восемьдесят седьмом, загнанный в угол Вадичкой, Иван ревел и буйствовал, будто буйвол в загоне. Сейчас же из ванной вышел ссутулившийся, блеклый человек, с несвежим, несмотря на выбритость, лицом. Глаза, всегда нахально косящие, будто перевернулись зрачками внутрь, что-то выглядывая и выспрашивая в самом себе.

Иван горько усмехнулся.

- Я уезжаю...Совсем, - не дождавшись вопроса, надавил он.- Куда подальше из этого бардюкальника!

- Как же наше дело?

- Какое еще на хрен дело? Где ты видишь дело?! - Листопад цветисто выругался. И тем будто освободился от оторопи, в которую погрузился. Губы его зло задрожали. - Вот это, что ли, дело?! - он ткнул на окно, за которым различались клубы дыма над бывшим парламентом.

- Дело - то, чем мы занимаемся.

- А мы где, на луне?!.. - вскрикнул Иван, но тут же убавил голос. - Ишь, дело ему. Или не на твоих глазах его гробили? И что? Кто-нибудь вступился? Хоть кто-то? Ведь не для себя одного старался! Нет! По фигу метель! Рвите друг другу глотки, а мы не при делах.

- Но за тобой же отстроенная система, тысячи людей, Иван! Которые поверили. Поставили на нас. Нельзя же их так просто взять и бросить. Понимаю - трудно. Идет наезд. Но мы ж отбиваемся, - Антон, торопясь и сбиваясь, выкрикивал то главное, что готовился сказать Листопаду. И что должно было переубедить его. - Я только вчера два новых встречных иска инициировал.

- Инициировал он! - со смесью досады и умиления передразнил Иван. - От чьего имени, спрашивается?

- От твоего, конечно.

- Значит, незаконно, - глумливостью подавляя стыд, констатировал Листопад. Под требовательным взглядом Антона замолчал и опустился в кресло. Короткий запал будто вышел из него.

- Нет больше ничего! - через силу объявил он.

- То есть как? В смысле что - уже продал? Но - когда?

- С распродажей я тоже опоздал. Нечего больше распродавать, - Листопад устало посмотрел на часы. - Сегодня я подписал бумаги об отказе от всего, чем владею, в пользу Балахнина. У меня больше ничего нет, - он безысходно хлопнул себя по ляжкам. - Нищий, понимашь!

С усилием заставил себя посмотреть в глаза Антону. Ошеломленное лицо приятеля доставило ему какое-то мазохистское удовольствие.

- Спрашиваешь, почему? Отвечу, - аргумент приискали неотразимый. При начале штурма балахнинские боевички вошли вместе с "Альфой". Меня зажали и сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Либо всё подмахиваю - и бумаженции заранее состряпали, аккуратисты, и нотариуса прихватили! - либо героически гибну при штурме. Ну и так далее. А героически я, видишь ли, оказался не готов.

- Что? Всё подписал?

- А чего мелочиться? Мы русаки - натуры широкие. Просишь - бери! Шоб тебе этим подавиться.

Лицо его задергалось, скривилось, в горле захлюпало. Глаза сделались тухлыми. Он рывком отвернулся, не глядя, нащупал коньяк. Давясь, сделал несколько больших глотков. С деланным ухарством приподнял опорожненную на треть бутылку: - Ну шо? Ломанем отходную, пока при памяти?

- Да погоди ты с отходной! - взвился Антон. - Скрутило, понимаю. Кого б не скрутило? Но всё это можно оспорить. Докажем, что подписал под угрозой для жизни, и признаем недействительным. Ведь отступишься, потом сам себе не простишь.

- А останусь, вовсе некому прощать будет. Ишь каков юрыст нашелся! Докажет он. Кому, милой? Балахнину, который после этого шабаша и вовсе начнет судей на собственные процессы назначать?! Усвой же, херувим, нет выбора! Или чик-чик - выноси готовенького. Или в кутузку - с тем же результатом. Насупленное молчание Антона ему решительно не нравилось. - Только вот нюню презрительную не корчь! Легко требовать стоять насмерть, если сам не в окопе, а где-нибудь в заградотряде, на стрёме! На тебя дуло в лоб в упор хоть раз нацеливали?! Так шоб струя со страха в портки брызнула? А жить, зная, шо в любую минуту, из-за любого угла... И зыкаешь, зыкаешь. Старуха над коляской нагнулась. А у тебя в башке, не за "Калашниковым" ли потянулась? Я ж спать перестал. Спасибо хоть выездные комиссии отменили.