Сделай ставку - и беги. Москва бьет с носка

- А кстати! - спохватился Петр Иванович. - Всё это может срастись, только если вистов по партийной линии поднаберешь. Для начала - через комсомол!

- А вот от этого уволь, дядя Петь! "Кивал" да холуев на партсобраниях без меня в достатке. Решили в науку, так давай не блукать. Так, что ли? - неуверенно переспросил Иван: уж больно изменился в лице выдержанный обычно дядька.

- М-да, бывают в жизни огорченья, - Петр Иванович показал пальцем на опустевшую свою рюмочку и, едва Иван наполнил ее, залпом махнул. - Всякого от тебя, племяш, ожидал, но - чтоб откровенной глупости... Гляди, никогда больше ничего подобного не сболтни. - Да я только тебе!

- Ни мне, ни в мыслях. И - не перебивай! Я что, с тобой играю в "веришь-не веришь"? Я тебе правила жизни надиктовываю. В соответствии с твоими же, между прочим, аппетитами. Петр Иванович поднялся и принялся прохаживаться за спиной Ивана, так что тому поневоле приходилось бесконечно поворачиваться, отчего стул все более мучительно скрипел.

- Ишь ловок дифференцировать: разделил и отделил, - справедливо опасаясь за мебель, Петр Иванович вернулся на место. - Науки он чистой возжелал! А вот, скажем, ты диссертацию защитил. Хороша диссертация? Хороша! А уж подал ты ее на Совете, говорят, на загляденье. Аж на аплодисменты! Всех уел! А теперь представь на минуту, что выступил ты на бис, вышел из-за кафедры, а, глядь, - на тебе поверх брюк трусы! - довольный удавшейся образностью Петр Иванович хлопнул себя по худощавым ляжкам.

- Причем тут брюки?

- Не брюки, а трусы поверх брюк. Вот скажи, присвоили бы тебе после этого ученую степень или нет?

- Скорее в дурдом бы отправили!

- О! Стало быть, понимаешь, что наука наукой, но существуют еще условности, без которых нельзя. Правила общежития. Говоря, он подошел к двери, убеждаясь, что дочь не подслушивает. Прикрыл поплотней и все-таки убавил в голосе: - А партийность - это та же условность. Знак лояльности. Как собачья метка на снегу, - свой-чужой. Если б вся твоя мечтательность на колбах да на - что у тебя там? Планетарный обмолоточный барабан? Так вот, если б ты на них замыкался, я б первый сказал: сиди себе в лаборатории, носись по полям за комбайнами, плюй на всяческую конъюнктуру, подобно отцу, и проживешь жизнь в любви и согласии с самим собой. Но ты-то ведь не того хочешь. Ты себя через науку возвысить желаешь. Так или нет?!

- Так! - вынужденно подтвердил Иван. Хоть и неприятно услышанное и по-прежнему раздражала перспектива застрять в провинции, но при всей заносчивости он умел слушать, а потому понимал: то, что втолковывают сейчас ему, и есть истина. И если бы не имел он такого дядьки, то сам бы пришел к ней, но - позже: набив бока и, быть может, безнадежно искромсав собственную будущность. - Так, дядя Петь!

Взгляд Петра Ивановича оттаял.

- Вот и славно. Тогда начинай завоевывать провинцию во всеоружии безупречной автобиографии, - дядя Петя хмыкнул, собираясь сказать колкость. - Об одном прошу: держи свое "я" безразмерное в руках. Так, чтоб другие раньше времени не разглядели, какой в тебе динамит запрятан. - Так шо ж я могу, ежели выпирает, - в тон ему пробасил Иван. И, понимая, как польстить, добавил, - то ж наше, Листопадовское. Рази удержишь

Тут оба: и дядька, и племянник, - резко обернулись на звук надсадно вздохнувшей двери. В проеме показалось испуганное лицо оступившейся Таечки, - она-таки подслушивала.

- Я, между прочим, на кухне накрыла, - дерзко объявила она. - Пойдемте вместе отметим!

И, подбавив в голос сиропу, на что всегда поддавался отец, прибавила:

- Все равно ведь не спится.

Бильярдное сукно как предмет земельного права

Истинный философ не ищет удобств. Диоген жил в бочке. Антон Негрустуев, уйдя от матери, обосновался в подвальчике у некой тети Паши, сдавшей ему угол - проходную комнатку у входной двери. Обстановка в комнатенке была самая незатейливая. Могучая, занимавшая половину пространства кровать в шишечку, справа от нее покряхтывающий под тяжестью книг хлипкий письменный стол, из-под которого выглядывала пара табуреток. К стене у печки был примастырен рукомойник с подставленным помойным ведром. Другой мебели в комнате не имелось.

Впрочем особенных неудобств Антон не испытывал. Сухонькая, прихрамывающая хозяйка сновала по дому бесшумно, словно подбитая, но шустрая птичка, Антона не отвлекая. Правда, к курчавому, с персиковыми щеками постояльцу зачастили гостьи. Но и тут все разрешалось полюбовно - к обоюдному удовольствию. Антон подносил старушке бутылочку красного. Тетя Паша принималась кокетливо отказываться, но крылья сизого ее носа предательски подрагивали. Наконец, с ужимками прихватив поднесенное, уходила к себе и больше в этот день своим присутствием не докучала.