Сделано в Японии

Я подполз к окну салона, выходящему на порт, и осторожно, пряча половину драгоценного лица за боковой рамной стойкой, выглянул наружу На причале никакой суматохи уже не было, как, впрочем, и людей. Вплотную к сходням стояли пять бронетранспортеров, над пирсом и паромом зависли два вертолета, а поодаль, как и три минуты назад, рассыпалась дюжина полицейских машин, и с разных сторон — с крыши пассажирского терминала, с портовых кранов на той стороне бухты и много еще откуда — весело поблескивали на солнце линзы снайперской оптики. Итак, вся стандартная для такого хрестоматийного случая машинерия была как на ладони, но тех, кто ею управлял и командовал, видно не было. Что это означает, непонятно, может быть, только чапаевцу-любителю Ганину да тем перепуганным пассажирам и взъерошенным морякам, которых спецназ за руки стаскивал с трапа некоторое время назад. Мне же ничего пояснять было не надо: безлюдье на причалах явственно свидетельствовало о том, что готовится штурм — решительный и беспощадный, и другого выхода в этой ситуации у командования не было. Там, на берегу, неизвестно, сколько бандитов осталось на пароме, есть ли здесь заложники или праздные наблюдатели вроде бестолкового Ганина, и самое главное, не учудят ли чего напоследок накамуровские бойцы — не взорвут ли чего-нибудь эдакое экзотическое, после чего не только отарский порт, но и сам славный город Отару надолго потеряет свой престижный статус японской Северной Венеции и перестанет фигурировать в путеводителях как один из главных туристических центров Хоккайдо. Короче, дерзновенный план запустить на паром десятка три — четыре молчаливых, но расторопных и идейно подкованных качков — головорезов в пуленепробиваемой амуниции и предоставить им возможность подвергнуть судно полной санитарной обработке сквозь стрекот полупрозрачных вертолетов, заглушавший бойкий плеск волн о борт судна, звучал для меня весьма логично. Однако в щепетильном сердце моем от реальности этого плана что-то защемило, и чем больше я над этим планом задумывался, тем беспокойнее мне становилось на этом самом моем деликатном сердце. Ведь у меня ни полицейской бляхи, ни бумажника с документами при себе уже не имелось, а кустарь — одиночка Ганин, может, и при документах еще, но, как дойдет дело до нашей личной встречи с роботоподобными спецназовцами, еще неизвестно, дадут ли они нам время объясниться и хотя бы вкратце рассказать, кто мы и откуда. В силу зомбированности и роботизации своей угомонят нас сначала, как давеча Ито, двумя — тремя «чихами», благо внешность у Ганина славянская, а банда, которую они сейчас прибегут стерилизовать, по нашему же определению, «интернациональная», что на суровом спецназовском языке значит: обезвреживай всех подряд, вне зависимости от разреза глаз, цвета кожи и запаха мочи, а потом уже в прозекторской патологоанатом разложит всех на группы по расовым признакам.

Я вновь оказался перед выбором: либо пробираться на капитанский мостик, где могла уцелеть рация или хоть какая-нибудь захудалая связь, и оттуда вступить в вербальный контакт с берегом, чтобы немножко охладить пыл удалых киборгов; либо не терять попусту время, а кубарем нестись вниз, найти Ганина и уже вдвоем с ним через иллюминатор выбраться наружу пускай и посредством ныряния в хоть и теплую, но все — таки не слишком приветливую водичку отарского порта. Здесь тоже риск оказаться помеченным в лоб невидимым снайпером был велик, поскольку со стороны моря в сотне метров от парома качались на волнах четыре пограничных катера. В конечном счете выбор за меня сделало мое неугомонное тело. Прежде чем сознание смогло адаптироваться к новой обстановке, руки сами вцепились в гладкие поручни ведущего вниз трапа, а ноги — независимо от головы — зашуршали по декорированной красной дорожкой лестнице.

Указатель, привинченный к стене слева от схода с трапа, сообщил мне, что я попал на верхнюю грузовую палубу хотя, на мой неморяцкий взгляд, это была никакая не палуба, а самый настоящий трюм, так как освещение здесь было искусственное, ибо солнце не имело никакой возможности пробиться во чрево парома сквозь немногочисленные иллюминаторы. Как и следовало ожидать, палуба была заставлена машинами. Одного взгляда хватило на то, чтобы понять: груз знакомый, накамуровский, эксклюзивный — внедорожников и паркетников на пару сотен миллионов иен, а ведь, судя по тому же указателю, внизу была еще одна, вторая, палуба, которая тоже небось не пустовала.