Сделано в Японии

Я шагнул к Ковриге — он остекленевшими глазами продолжал сверлить свою укороченную руку и мне показалось, что опешил он не столько от боли (я-то знаю, что настоящая боль придет секунд через тридцать — сорок, а пока ничего не чувствуется…), сколько от неожиданности. Он, видимо, все — таки подготовился к коллективной смерти в геенне огненной, а я его вдруг этой радости лишил, да еще и изувечил мимоходом. Мне пришлось надавить ему на крутое плечо, чтобы он сел на пол и прислонился к дверце спасенного мной «лэнд — крузера». Осторожно, чтобы не запачкаться в ковригинской крови, я заглянул ему за спину на предмет пистолета, не обнаружил его, затем подмигнул ошеломленному Ганину и подошел к ковригинской кисти. Ампутированный мною кулак уже наполовину разжался, золоченая зажигалка спокойно лежала на полу, и из— нее мирно вытекала сине — оранжевая струйка. Я нагнулся, поднял ее, задул и засунул в карман брюк. Прикасаться к осиротевшей правой ковригинской кисти я не стал — прежде всего, из брезгливости, да и чего к ней прикасаться-то теперь…

Коврига сидел, прислонившись к левой задней дверце джипа. Он оставался в сознании, что меня несколько беспокоило, потому что мне нужно было обогнуть машину и освободить из пут плененного Ковригой Ганина. Оставлять же его без присмотра было рискованно. Я ткнул пальцем в крышку бензобака — она с мягким щелчком закрылась. Запах разлитого Ковригой бензина становился невыносимым, а пчелиный гул, несшийся сверху уже перерос в отчетливый топот. Спецназ был уже на подходе, и ко встрече с ним нужно подготовиться: ведь не дай бог выскочит откуда-нибудь хоть одна искорка — и все, поминай как звали и как имя твое писали. Сначала все — таки — Ганин, но для этого надо обойти «лэнд — крузер», а Коврига все никак не хочет закрывать глаза. Я нагнулся к двери и прокричал внутрь:

— Ганин, ты в порядке?

— Я да, а он? — поинтересовался Ганин судьбой своего обидчика.

Я сообразил, что, как только я усадил Ковригу на пол, Ганин перестал его видеть.

— Он тоже в порядке. — Я посмотрел на белого как первый хоккайдский снег Ковригу. — Ты меня развяжешь или нет, Такуя? — прокричал обеспокоенный моей медлительностью Ганин.

Я не стал баловать его вербальным ответом, только кивнул, сказал сам себе: «Береженого Бог бережет!» — и за шиворот стал поднимать Ковригу В другой ситуации я бы посетовал на отсутствие у меня наручников, но в сложившейся ситуации одно из кандальных колец было просто не на что надевать — есть над чем подумать конвойной службе, которая будет теперь таскать Ковригу на допросы и в суды. Он был явно готов к тому что я потяну его за собой на другую сторону джипа вызволять Ганина. Сохраняя в себе остатки сознания, он своими нетвердыми ногами помог мне перевести его в вертикальное положение. Говорить он уже не мог — только продолжал стрелять глазами то по своему окровавленному обрубку то по принадлежавшему ему еще полминуты назад куску тела, валявшемуся поодаль. Я толкнул его сначала к капоту, затем в два приема передвинул к правому переднему крылу и здесь опять усадил его на пол. С нашим приближением Ганин заерзал, как начинает не находить себе места шаловливый щенок, которому хозяин одним только видом своим посулил скорый вывод на прогулку. Я открыл водительскую дверь и начал искать концы и начала ремней безопасности, которыми ловкий Коврига пригвоздил моего друга к кожаному креслу.

— Он две петли в один замок засунул, гад! — пояснил мне ситуацию Ганин. — Здоровый, собака!

— А ты куда смотрел? — Я нагнулся к животу Ганина и нащупал у него под левой рукой, притянутой к левому боку замок, в который действительно были вогнаны сразу две металлических петли ременных застежек. Я обернулся к Ковриге:

— Эй, Коврига, у тебя нож есть?

Тот даже не соизволил поднять на меня глаза и продолжал окроплять окрестности клюквенным соком.

— Нет у него ножа! — сообщил мне Ганин. — И пистолета у него теперь нет! Где твой черный пистолет, Коврига, а?

— А где его черный пистолет, Ганин?

— Тю-тю! Вон видишь сзади иллюминатор разбитый?

— Ну вижу!

— Это я его пистолетом! Он, козел, думал, он тут один все баки монтировкой пробьет и запалит наш родимый «Сахалин—12»! Я и монтировку у него выбил! Она где-то там, за машинами, валяется…

Мне надоело возиться с мертвым замком, и я решил подойти к решению проблемы с другой стороны, благо Ганин напомнил про пистолет.

— Ну-ка, Ганин, отогнись влево на сколько можешь, — приказал я уже начавшему расслабляться после шоковой терапии сэнсэю.

Ганин покорно наклонился и закрыл глаза, чтобы не смотреть на мою расправу с самыми прочными в мире ремнями безопасности. Я поднес к верхней петле на дверной стойке накамуровского «токарева» и дважды нажал на спусковой крючок. Петля разлетелась вдребезги, ремень разорвался, а Ганин истошным голосом завопил:

— Совсем сдурел, мент проклятый! Ты чего делаешь!

В это самое мгновение у меня за спиной послышалось змеиное шуршание, и зычный самурайский голос приказал:

— Брось оружие! Всем руки за голову!