–
Могло быть и так.
–
Накануне сочельника весь Стокгольм, казалось, разбежался по домам. В каждой квартире зажжена елка. Через несколько минут он на полной скорости миновал кассовые будки у моста Альвиксбру, направляясь на запад, к магистрали Е-18.
– Это Бронкс.
– Я велел тебе идти домой, – сказал Карлстрём, в трубке слышались рождественские песни и детские голоса. Джон Бронкс вспомнил последнее Рождество, свой визит в этот красивый дом в красивом районе. Год назад. И до сих пор расследование не завершено.
– Я в машине, направляюсь в Хебю, сейчас проезжаю Ринкебю.
– Джон, черт побери…
– Это они.
На перекрестке Рутебру – красный сигнал светофора, и он проехал прямо на красный. Карлстрём молча ждал. Потом повернул трубку в комнату, рождественские песни стали громче.
– Слышишь, Джон?
Старомодный патефон. Иголка царапает по винилу. “I’m Dreaming of a White Christmas”[33].
– Рождественские песни, Джон. Ветчина. Глинтвейн.
– Мне нужна группа спецназа по борьбе с терроризмом.
– Джон?
– Я знаю, это они.
– По словам одного из свидетелей, человек, стоявший на стреме возле банка, значительно старше остальных, медлительнее и неповоротливее тех, что находились внутри.
– Это они.
– Раньше среди них не было пожилых мужчин. Так?
– Леннарт?
Впервые за десять лет он назвал Карлстрёма по имени.
– Да?
– Мы никогда еще не были настолько близко. Но коллегам в Хебю нужно подкрепление. Они уже обстреляли одну из патрульных машин.
“White Christmas” наконец-то кончился. Теперь веселый детский хор радостно затянул “Frosty the Snowman”[34].
– Джон, сегодня вечером я никак не могу связаться с начальником полиции и просить ее насчет спецназа, накануне сочельника это исключено. Да и вообще, раз округ не наш и ничто пока не говорит о том, что это
– Быстрее, Аннели!
– Раньше я здесь не ездила. Мы не тренировались…
– Быстрее! Надо убраться отсюда, прежде чем они перекроют дороги!
Снег плясал в лучах фар посреди темного леса.
Поверх винтовки Лео развернул на коленях карту и вел пальцем вдоль дороги, по которой они сейчас ехали, когда машина вдруг резко подпрыгнула и он ударился головой и плечом в боковое окно.
– Я не знаю, где мы, Лео, я…
– Только не останавливайся!
Она не остановилась, но как бы отключилась от реальности, была там, в том мгновении, когда семь пуль ударили в полицейскую машину. Они стреляли. А те, кто стрелял, могли сами стать мишенью.
– За этими домиками будет съезд на шоссе. Четыре километра. Езжай дальше, как я говорю!
Она знала, что оружие можно использовать по-настоящему, но никогда не позволяла себе думать об этом.
– Аннели!
Теперь не думать нельзя. Оружие уже использовано.
– Аннели, стой!
Оружие, которое может убить.
– Стой! Я сяду за руль!
Теперь она услыхала его крик. Остановиться здесь? В лесу? Зачем? И пока она смотрела в зеркало заднего вида, выискивая расстрелянную полицейскую машину, поворот приблизился и руль заскользил у нее в руках.
– Сворачивай! – одновременно закричали трое мужчин.
Слишком поздно. Она всем телом навалилась на педаль тормоза, но машина пошла юзом, все четыре колеса беспомощно съехали в канаву, резко уткнулись в склон и, взвихрив снег, с упрямым вздохом утонули в сугробе. Машина замерла. Внутри удар почти не ощутили.
Тишина, чуть ли не осязаемая, подтвердившая: то, чего не должно было случиться, случилось. Они остались без машины, на которой можно скрыться.
Лео открыл дверцу, но она тотчас спружинила о сугроб и опять закрылась. Он повернулся, уперся спиной в приборную доску, собрался с силами и начал толкать дверцу, каждый раз открывая ее чуть шире. Выбрался наружу и выше колен утонул в снегу.
– Яспер, бери оружие. Папа, понесешь деньги. Все выходите!
Один за другим они вышли в снежную метель. Яспер закинул кофр с оружием себе на спину, как рюкзак, Иван тащил в спортивной сумке три с половиной миллиона. У Аннели из носа текла кровь.
– Вот, возьми, – сказал Иван, протягивая носовой платок. Она промокнула кровь и умыла лицо снегом.