Сделать все возможное (ЛП)

Его лофт массивный, с открытыми балками на потолке и оригинальными стенами. Он имеет открытую планировку, поэтому гостиная и кухня занимают одно большое пространство. Свет от заходящего солнца струится через промышленные окна, занимающие всю заднюю стену лофта. Это мило, и это ставит меня в тупик.

Я все еще осматриваю его дом, когда он забирает сумку из моей руки и ставит её рядом с кухонным островом. Затем он продолжает наполнять бутылку водой.

Я остаюсь там, где нахожусь, на его коврике.

— Эй, Лукас, ты слышал о перемирии в канун Рождества, во время первой мировой войны?

— Когда солдаты с обеих сторон вылезали из окопов, пили, пели рождественские песни и вместе играли в футбол?

Я киваю.

— Вот что это. Как только я вернусь домой, война продолжиться.

Он смеется, подходит и хватает маленькую спортивную сумку, висящую у двери.

— Сейчас не канун Рождества.

— Я просто говорю, не слишком уютно устраивайся за пределами окопа.

— Ага. Что ты будешь делать, пока меня не будет?

— Наверное, постою здесь и подумаю, какие совершённые мной ошибки привели меня к этому.

Похоже, он собирается наклониться и поцеловать меня в щеку, но не делает этого.

— Ну, если ты когда-нибудь сойдёшь с этого коврика, то чувствуй себя как дома.

Ха.

Как дома.

Быть, как дома, в лофте Лукаса Тэтчера, какая нелепая идея. И дело не в том, что я не хочу здесь находиться. В течение многих лет я мечтала ступить на территорию, которая ему принадлежала, но эти мечты обычно включали в себя наличие лыжной маски и средства для удаления волос. Он уходит в спортзал, а я остаюсь здесь, на его территории, без присмотра и свободно могу делать всё, что захочу. На кухонном столе лежит его почта. Я могу покопаться в ней и выбросить квитанции на оплату счетов, тем самым ухудшить его кредитную историю. На кофейном столике лежит книга. Я могу переместить закладку на несколько страниц или написать спойлеры на полях. Его ноутбук. Видеорегистратор. Всё это легко можно использовать, чтобы навредить ему, но вместо этого, я продолжаю стоять прямо на этом коврике в прихожей, пока он не возвращается из спортзала.

Когда он заходит, дверь бьет меня по затылку.

— О, чёрт. Дэйзи, прости.

— Да. Нет проблем. Нет, все нормально. Нет, спасибо, я не голодна.

Он бросает пакетик замороженного горошка обратно в морозилку, когда я от него отказываюсь.

— Я пошутил на счёт того, что бы ты оставалась на коврике.

— Ты только что ушел.

— Это было сорок минут назад.

— Да? Ну, я уже собиралась сойти с него. Просто еще не решила, куда хочу пойти.

Он подходит и берет меня за плечи, физически заставляя сойти с коврика. Я ожидаю, что вместо пола, будет лава.

— Пахнет тобой, — объявляю я, — но ты только что въехал. Ты просто опрыскиваешь все помещение, когда душишься туалетной водой или типа того?

— Я ничего не чувствую.

— Ты и не должен.

Он смеётся и поворачивается ко мне.

— Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посидеть у барной стойки или на диване?

Ему приходиться спрашивать, потому что, если он отпустит меня, я останусь стоять здесь, в прихожей. Застывшая.

— На диване, наверное.

Он ведет меня туда и сажает прямо посередине.

— Я думала о том, чтобы вытащить батарейки из детекторов дыма, — признаюсь я, глядя на него, когда он подпирает подушку за моей спиной.

Он как мой опекун: опекун, который пахнет так, будто только что закончил тренироваться. Я должна ненавидеть это, но не ненавижу.

Он смеётся себе под нос.

— Меньшего я и не ожидал.

Он начинает выпрямляться, но я хватаю его за футболку и даю жизнь навязчивой мысли.

— Давай подурачимся?

Я крепко держу его, наклоняя над собой, и приглашаю в мое пространство.

Он улыбается.

— Я собираюсь приготовить ужин.

— Ужин может подождать. А я не могу.

Он не отстраняется.

— Разве ты никогда не слышала, что предвкушение ‒ это лучшая часть удовольствия?

— Это глупо.

— Бьюсь об заклад, ты была ребенком, который ест по одной запечённой зефирке вместо того, чтобы подождать двух.

— Может быть, — говорю я, отпуская его футболку. — Но мы же взрослые люди. Мы можем съесть всю упаковку, если захотим.

Он оставляет меня, чтобы вернуться на кухню и начать готовить.

Он готовит цыпленка?! Кто вообще может есть птицу в такой момент?

— Дэйзи, ты начинаешь меня пугать.

Наверное, это потому что, я уставилась в одну точку, сидя на диване с прямой спиной и руками, лежащими на коленках. Но теперь, сознательно, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги. Всё. Теперь я выгляжу, как нормальный гость.

— Итак, я знаю, что зефир был метафорой для секса, но у тебя действительно он есть?

— Расскажи мне, как прошел твой день, — говорит он, игнорируя мой вопрос.

— Нормально. Я ходила на работу. Я ведь врач, ты же знаешь?

— Нет, — подыгрывает он мне. — И какого это?

— Я работаю с одним парнем. Его трудно полюбить. Все в клинике так думают.

— Да?

— Он просто хуже всех.

— И как ты справляешься?

Я поворачиваюсь, и мы встречаемся взглядами, поверх кухонного островка. Он занят обжаркой, а я занята представлением того, каково бы было, если бы он наклонил меня над этим столом и задрал платье.

— Я просто использую его для секса, обычно это его затыкает.