Найти платье, которое я надевала на танцы много лет назад, не проблема. Моя мама всё это время, хранила его в шкафу, так как она одержима памятными вещами. К сожалению, в средней школе у меня был скачок роста, и платье едва прикрывает мой пупок. Я пытаюсь застегнуть молнию на спине, и клянусь, что она смеётся, в тот момент, когда застревает в нескольких дюймах от того места, где началась. Я импровизирую, надевая его поверх джинсов и футболки с длинными рукавами. Я выгляжу как сосиска, но Лукас должен оценить мои усилия. Я надеюсь.
Я нахожу фото с танцев и точно воссоздаю свою причёску и макияж, вплоть до хрустящих локонов и размазанной красной помады. Я покупаю Лукасу бутоньерку и надеваю подходящий браслет, который налезает поверх моего кислотно-зеленого гипса. «Спасибо большое». Я покупаю одноразовый фотоаппарат и запихиваю его в крошечную сумочку. Это историческая инсценировка, народ, и я не скуплюсь на детали.
Все это кажется отличной идеей, пока я не приезжаю на танцы и вижу, как родители в замешательстве смотрят на меня. Во-первых, они, вероятно, думают, что я мамонт-школьник, который развился слишком рано, благодаря гормонам, которые в наши дни содержатся в молочных продуктах. Когда они понимают, что на самом деле я взрослый человек, то выглядят обеспокоенными тем, что я ненадолго отказалась от здравомыслия. Я улыбаюсь и двигаюсь вперед, не оставаясь на одном месте надолго, чтобы их любопытство не взяло верх, и они не подошли поговорить со мной. Мэделин уверяет меня, что они с Лукасом уже в пути, и, когда в моей руке пищит телефон, можно даже не смотреть вниз, чтобы понять, что время пришло. Они здесь.
Как раз вовремя. Я дохожу до маленькой сцены, которая находится в передней части танцпола, замечаю микрофон без присмотра и направляюсь прямо к нему. На другой стороне сцены я вижу школьницу маленького роста, которая бежит к тому же пункту назначения, что и я. Она находится ближе к микрофону и пытается опередить меня. В руке у нее карточки, а на лице решительное выражение. Она ‒ это я, четырнадцать лет назад.
Я поворачиваюсь и вижу, как через двери заходит Мэделин и тащит за собой взлохмаченного Лукаса. По нему видно, что он не хочет здесь находиться и понятия не имеет, что происходит, но мне необходимо, чтобы он остался.
— Добрый вечер, дамы и господа! — объявляет в микрофон маленькая девочка.
«Давай, мисс «Удостоенная чести», давай быстрее».
— Спасибо всем, что пришли на девятый ежегодный вечер в честь танца Сэди Хокинс, — говорит она, стараясь произнести каждое слово как можно чётче. — Настало время объявить наших победителей Мистера и Миссис Сэди Хокинс 2017!
Она ждёт аплодисментов, которые никогда не прозвучат.
Большинство «крутых» школьников игнорируют её, а у половины тех, кто слушает, выражения лица, сигнализирующее о том, что ещё несколько секунд и она потеряет всё их внимание. А я через несколько секунд потеряю Лукаса. Он качает головой и вырывает руку из хватки Мэделин. Он пытается пройти обратно к дверям и вернуться туда, где он прятался последние несколько дней, слишком упрямый, чтобы отвечать на мои звонки.
— Но сначала немного истории, — продолжает малышка школьница. — Как вы, наверное, знаете, день в честь танца Сэди Хокинс ‒ это американский народный праздник. Впервые этот танец был изображён в комиксах в начале 30-х годов и…
— ЛУКАС! — кричу я в микрофон, вырвав его из рук девочки и держа чуть выше её досягаемости. Звуки реакции толпы заглушаются резким гулом, исходящим из усилителей.
— Эй! Тебе нельзя этого делать! — выговаривает миниатюрная школьница. — Я президент школьного совета и председатель танцевального комитета!
Она почти достаёт до моих локтей, так что я могу притвориться, что не слышу её. Когда у неё закончится половое созревание, она поймет, почему я должна сделать то, что собираюсь сделать.
— Лукас! — кричу я снова. Он поворачивается и смотрит на меня. — Не уходи!
На секунду он перестает сопротивляться и останавливается, он в шоке. Мэделин отпускает его руку и тянется к телефону. Надеюсь, что ее телефон зависнет, прежде чем она успеет загрузить Snapchat.
Я никогда не видела Лукаса в таком состоянии. На нём джинсы и футболка. У него щетина и растрепанные волосы, которые торчат в разные стороны. Последние несколько дней он явно провел в аду, вероятно, пытаясь убедить себя, наконец-то, забыть меня. Я молюсь, чтобы не было слишком поздно.
— Ты должен выслушать меня, — продолжаю я. — То, что случилось с работой, было недоразумением.
Это слабое оправдание, и он это знает. Конечно, он, вероятно, не был в восторге от перспективы остаться без работы, но в глубине души я знаю, что его обида никогда не была связана с этим. Дело было во мне. Он в замешательстве из-за того, что потратил всю свою жизнь, любя человека, который с лёгкостью смог ударить его в спину. Он качает головой и начинает двигаться в направлении выхода, и я знаю, что должна сделать. Я кричу в микрофон, и от этого у каждого в зале звенит в ушах.
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЛУКАС ТЭТЧЕР!