Сделка

Вспомнив, как все произошло, мы рассмеялись. Мы смеялись, — мы снова любили друг друга. А потом мы любили друг друга физически, и нам было так же хорошо, как тогда, в доме на проливе, в ту ночь, после которой нас застали Флоренс и Глория…

Успокоенные, мы лежали. Опять, как раньше, и опять мы знали: что бы ни случилось, то, что между нами, — не изменить, и это будет с нами всегда, и только пожелай, оно снова появится.

И то, что мы говорили в горячечном бреду, ничего не меняло.

Я сказал ей: «Понятно, почему он нравился тебе. С ним ты обретаешь вес. Я даже понимаю, где и в чем он тебе нужен!»

— Эдди, Эдди, по-моему, он перепуган до смерти. И ему не оправиться.

— Да уж. Львицу в тебе он не рассмотрел. К этому надо привыкнуть.

— Боже, нам, наверно, суждено быть друг с другом. Наверно, и на свете никого нет, кто меня может вынести, а тебя, это точно, может вынести только одна женщина — я! О, Иисус, Иисус!

Она уснула. Как раньше, положив мне голову на плечо. Какой же я счастливчик, подумал я, обладаю такой девчонкой!

Я поблагодарил ее за все в своем сердце. Теперь, если я хочу ее, я должен хоть как-то показать это. Я должен добиваться ее, даже доказывать свою любовь. Потому что, проснувшись завтра или послезавтра, или через неделю, она увидит, что наша неразрывность опять под угрозой, что опять подступила беда, что она всегда таится в глубине нас.

И точно так же, как я не раз говорил, что есть предел, до которого я могу терпеть людей, есть предел и у Гвен, до которого она терпит меня. Возможно, с Кейтом ей светило бы счастье или с кем-нибудь таким же, как он. С тем, кто отчаянно желает ее хотя бы по одной причине: чтобы она помогла избавиться от надувных шаров притворной респектабельности, вздымающих нас в преисподнюю лжи. Может, это и есть то, что она способна сделать для мужчины, и для меня она это уже сделала.

По опыту прошлого, для меня существовал единственный способ удержаться в жизни на плаву: отпустить все рули и посмотреть, что получится. Наверно, связи между людьми должны время от времени претерпевать изменения. Как кожа, которую надо менять, потому что то, растущее внутри, может быть и больше, и другого содержания. И если мы хотим сохранить отношения прежними, то стоит периодически их рвать и потом смотреть, восстановятся ли они, и если не восстановятся, то, может, так и надо…

Я пошел к Анди. Со щеки все еще не сошел след моей руки. Сидя у спящего малыша, я понял, что не хочу уезжать от него.

— Я ненадолго уеду, — сказал я Гвен после завтрака.

— Не стоит.

— Приеду на место и дам тебе знать, где я. Потом замолкну на время. Захочешь — позвонишь. Ты знаешь мое к тебе отношение. Я люблю тебя, но мы обсуждали это слово: это ведь еще не все, не так ли? Я постараюсь делать то, что мне по душе, а ты, и я знаю это, будешь делать то, что тебе по душе. Только так мы имеем возможность выяснить — что между нами, кто есть кто и кто с кем.

Мне надо было спуститься в бар; деньги, скопленные мной, лежали в конверте за отодвигавшейся плиткой на стене. Гвен и Анди пошли за мной.

Перед входом в бар стояла толпа.

В центре круга на спине лежал Хауи. Он был мертв, глаза его были открыты и смотрели вверх.

Мы подождали, пока не приехала санитарная машина и не забрала его.

Свои секреты Хауи унес в могилу.

— У меня нет сил начинать искать другого, — сказала Гвен по пути на автобусную станцию. — Да и желания тоже. Как вспомню нервотрепку! Кроме тебя, если брать особый аспект, мне никто не нужен. Я лишь хочу, чтобы ты был немного другим.

— Не устраивает?

— Нет.

— И поэтому…

— Поэтому придется засучить рукава: может, сделаю из тебя то, что нужно.

— Я тоже засучу рукава: иначе, делая из меня то, что нужно, ты убьешь меня.

Подъехал автобус, и я присел на корточки для прощания с Анди.

— Ты приедешь завтра! — потребовал он.

— Нет. Не завтра. Но скоро.

Я дотронулся до его щеки.

— Если я буду плохо вести себя, — попросил он, — поцелуй меня, и я перестану.

Гвен проводила меня до двери.

— Мне не нравится, — сказал я, — что пятно на щеке еще осталось.

— Уже исчезает, — возразила она. — Почти не видно.

— Мне все-таки как-то не по себе, мать ты или не мать? Я думал, что ты убьешь меня за это…

— Это был первый знак внимания, оказанный Анди. Почему мне надо было сердиться?

Но она хотела еще что-то сказать.

— Знаешь, Эдди… Я прочитала рассказ. Он лежал на…

— На…

— Как-нибудь потом, Эдди, попробуй полюби кого-нибудь.

А я подумал, что первый раз в жизни люблю. Анди показал на автобус, готовый к отправлению. Мы поцеловались с Гвен крепко-крепко. Но так и не поняли, что означает поцелуй — «Скоро увидимся!» или «Прощай!».

— Дам знать, где я! — крикнул я в окно.

* * *

Я нанес визит маме. Она приготовила греческий обед, и мы смотрели по телевизору ее любимых Хатли-Бринкли. После чего я сказал, что развелся с Флоренс. Мама огорчилась, Флоренс всегда ей нравилась. Потом она потрепала меня за щеку и сказала, что я еще вернусь к ней.

— Конечно, конечно, — ответил я.