Я покосился на Гвен. Она улыбнулась и ушла в кухню. Кофе вскипел и начал выплескиваться. Пришлось продолжить разговор.
— Как его самочувствие?
— Он сердился на меня, — сказал отец. — У твоего деда был скверный характер. Он глядел на меня с неодобрением, а потом сказал: «Серафим, чем ты занимаешься?» А ответить я не мог. Потом он добавил: «Серафим, ты еще не кончен!»
— Что он имел в виду?
— То, что я еще не кончен. Это так просто. Ты сегодня не в себе. Что случилось?
— Извини, — сказал я. — Но что же он хотел этим сказать?
— Чтобы я снова начал бизнес.
— А-а!
Я занервничал. Если упрямец вбил себе это в голову…
— «…Ты знаешь рынок, Серафим! — сказал он. — Лучше, чем эти армяне и сирийцы. Им известны лишь дешевые подделки и посуда. А ты знаешь хороший товар. Я учил тебя, как надо глядеть на изнанку ковра и убеждаться в качестве. Ты знаешь ткань, ты знаешь цвет, ты знаешь рынок!»
— Все это правда, па. Ты знал. — Я старался округлять острые углы, но мои уловки не сработали.
— Почему знал? Знаю. Я взгляну на изнанку любого ковра и скажу, где его купили и за сколько. Кто знает рынок лучше меня?
— Даже не представляю, — сказал я.
— Тогда о чем ты пытаешься спорить? — спросил он гневно. Его брови выгнулись, как в старые добрые времена, левый глаз налился кровью.
— Никто! — сказал он. — Ни армяне, ни сирийцы, ни евреи, никто, ни египтяне, никто из этих воров!
Он поднялся в кровати. В него вселился бес агрессивности и былого воодушевления. Зрелище стоило того, чтобы его видеть! Он размахивал руками и кричал: «Они не знают рынок, они не знают товар!»
— Ты прав, па, — сказал я.
— Мне не надо об этом даже говорить. И так знаю.
— Извини, па, я не хотел…
— И извиняться не надо.
— Хорошо.
— Все сходят с ума по мне, хотя со мной все в порядке!
— Но ты ведь немного приболел…
— Все хотят похоронить меня.
— Па…
— Даже ты иногда смотришь на меня, как…
— Па, ты ведь болел!
— Если я лежал в госпитале, это не значит, что я болел. Они залечили меня до полусмерти, я не мог ходить. Но я просто не хочу идти туда, куда они меня заставляют. Иди в машину, они говорят. А зачем мне идти в машину? Я не вызывал «скорую помощь». Глория с Майклом вызвали. И твоя мать, не хочу упоминать ее имя. Иди в постель, говорят они. Я не хочу идти в постель. Я еще не кончен!
Я подумал, как же мне остановить его.
— Па, ты сегодня шикарно выглядишь!
— Не хорони меня прежде времени.
— С чего ты взял, что я собираюсь хоронить тебя?
— Вскоре выясним. — Он в бешенстве оглядел меня. Вероятно, само упоминание слова «похороны» раздражало его. Его опять трясло.
— Я могу снова заняться тем, чем занимался всю жизнь!
Я мог лишь задобрить его.
— Я знаю, па.
— И на рынке меня знают не понаслышке. «Где Сэм? — спрашивают они. — Где Сэм Арнесс?» Мне надо только открыть дверь.
— Знаю, па…
— Я чувствую себя… Видишь? Видишь?
Он неловко помахал руками, изображая гимнастические упражнения.
— Я рад, па…
— Надеюсь.
— Я действительно рад.
— Скоро выясним.
— Что?
— Насколько рад и тому подобное.
— Почему ты не веришь мне?
— Потому что хочу занять у тебя денег.
— Ого! — сказал я.
— Хочу заняться бизнесом.
— Ого! — повторил я.
Он уставился на меня, выискивая хоть трещину в незыблемой стене моей верности.
— M-м… — тянул я время. — М-м…
— Сегодня утром я сходил на берег, как в былые времена…
— Отлично, па. — А что я еще мог сказать?!
— Эти деревья… Ты знаешь, такие же, как за нашим домом, там, в Малой Азии! За домом, в котором родились я и Ставрос. Ты его никогда не видел.
— Я помню, ты рассказывал про него…
— Тебе надо было съездить в Анатолию весной! А ты глуп, мой сын!
— Знаю.
— А деревья около воды… Ты ходил смотреть на них? Здесь, за нашим домом?
— Пока не было времени.
— Какая же такая важная причина отвлекает тебя? Волочишься за прелестными мордашками?
— Я схожу позже.
Он попытался встать.
— Я возьму тебя прямо сейчас, пойдем, сын.
— Она несет завтрак, па.
— Тогда сразу после завтрака.
— Хорошо.
— Хорошо! — буркнул он. Насмешничал? — А теперь скажи, какого дьявола я тут толкую о деревьях?
— Они красивые…
— Они вовсе не красивы, дурень!
— А я всегда думал…
— Сейчас, весной, на них распускаются почки. Понял? И вся округа пахнет весной. Чувствуешь? Иди и понюхай!
Господи, ведь он прав! Ему не привиделось! Я ощутил чудный запах почек!
— О, да! Да! — торопливо закивал я.
— Точно так же пахнет в Кайсери, в Турции.
— Нежный запах. Как у гардении.
— Нет, не как у гардении, а как у акации. Ведь это и есть акация. Вся округа. Теперь скажи, зачем я говорю тебе об этом?
— Наверно, ты хочешь, чтобы я ощутил…
— Эвангеле, ты, может, и ловкач, и гений, но ты — дурень!
— Тогда я не понимаю…
— Как ты умудрился заработать столько денег? Объясни мне.
— А ты объясни мне, какое отношение?..
— В некоторых вещах ты глуп как пробка.
— Па, ты только что сказал…
— Я сходил к воде и посмотрел на деревья. Ну?
— Да, я понял.
— Ничего ты не понял.
Именно так он задразнивал меня в детстве, и я начал презирать и бояться его, как и тогда, тридцать лет назад.
— Па?..
— Что, па? Что, па? Больничных сестер рядом нет?
Я замолк — ну что тут ответить?
— Так ты видишь рядом сестер или нет?
— Нет.