Сделка

Мне осталось только развести руками. Я сдался.

— Молчание! — сказал он Гвен. — Наступило время говорить с отцом конкретными словами, не «люблю» и тому подобными, а конкретными. Но мистер Сжатые Губы молчит как рыба! — Он повернулся ко мне. — После всего, что я сделал! Ты думаешь, эти армяне и прочие посылают своих детей в колледжи?!

— По-моему, твоей заслуги в колледже нет, па!

— А кто говорил тебе: «Иди учись!»

— Мама.

— Не говори мне про эту женщину! — заревел он.

— А ты сделал все, чтобы я не мог окончить колледж!

Гвен потянула меня за руку.

Отец обернулся к ней.

— Я разрешил этой женщине! Он хочет в колледж, сказал я, пусть идет. Ты думаешь, она позволила бы тебе, если бы я сказал НЕТ? А-а? Я сказал одно: пусть парень учится полезным наукам, а не теряет время, как остальные американцы, на Шекспира и прочую дурь! И чтобы мать не давала ему книжки про любовь, про охи-вздохи и прочую дребедень!

— Мать ничего общего не имеет с…

— Ты, как я вижу, на ее стороне?

— Естественно, на ее!

— Пошел вон! — заорал он. — Пошел вон из моего дома!

— Шшш! — попробовала успокоить его Гвен.

— Не надо шикать, леди, если позволите, это — мой дом!

— Ты даже не купил мне костюм для колледжа!

— А кто купил?

— Мама, вот кто.

— А где она взяла на него деньги? У нее было дело, она зарабатывала монету? А-а? Она крала из моего кармана, экономила на продуктах из овощной лавки и думала, что я не знаю? Я прогорел на деле своей жизни, а она воровала деньги и посылала моему бестолковому сыну, который изучал Шекспира и остальную ерунду и не пришел к отцу в магазин, чтобы помочь ему. А помощь была ох как нужна! Ты помнишь, когда президент Митчелл медленно умерщвлял меня своим банком? Ты помнишь, как я сказал тебе: «Оставь колледж, вернись и помоги отцу. Ему тяжело.» А ты что ответил? Говори! Помнишь?

— Да. Я ответил: «Нет».

— Нет! Но ты пошел по дороге отца, а не по ее, ты — молодец. Ты продаешь товар, как твой отец, и ты женился по совету отца на толковой девчонке. У тебя кровь торговца и мозги у тебя — от меня!

…От гнева он захлебнулся словами. Его лицо покраснело, а левый глаз залила кровь, но я вспомнил про это только потом. А в тот момент я полностью утратил над собой контроль…

— Я не похож на тебя! — заорал я. — Я не мог стать таким, как ты! Я стал человеком, вопреки тебе, вопреки!..

Гвен трясла меня за руку и пыталась оттащить в сторону.

— …и хватит тыкать мне Шекспиром, хватит! Ты, старое дерьмо, еще будешь унижать меня! Я совсем не похож на тебя, дерьмо, ты все еще ненавидишь всех и поэтому злобствуешь!..

Гвен вытащила меня из комнаты.

Мы пошли на берег океана.

Пролив Лонг-Айленд — безжизненная масса воды.

Она облизывала прибрежную гальку, как собака — ботинки хозяина.

Я весь дрожал.

— Боже, что я наделал? — сказал я. — Надо же было так не сдержаться?

— Пойдем покатаемся на лодке, — предложила Гвен.

Мы залезли в ботик, приткнутый к берегу. Он давно стоял здесь и начал сразу же протекать. Борта совсем высохли. Пока я греб, Гвен вычерпывала воду старой банкой из-под кофе, валявшейся меж лавок.

Мы проплыли за буй, вокруг скал и на другую сторону пролива — куда я плавал в детстве. Там я остановился, чтобы не видеть старый дом, взял у Гвен банку и стал вычерпывать воду. Она поцеловала меня. Она чувствовала, как болит моя душа. Я сотворил глупейшую штуку с отцом, которую невозможно понять. Ее можно только простить.

— Что на меня нашло? — спросил я. — Я-то думал, с прошлым давно покончено. О Господи, как такое и выскочило у меня? Кем я его обозвал?

— Старым дерьмом. Но забудь об этом, — сказала она.

— Я уже и забыл, что могу быть вне себя от ярости!

— Дочерпывай пошустрей, а то обратно поплывем без лодки.

— Что ж, поплыли.

— Я бы не терзала себя так, Эдди.

— Вернусь и попрошу прощения, — решил я.

Отдав ей банку, я взялся за весла и погреб к берегу.

— Итак, — сказал я, — я снова бросил старого сукина сына в беде!

— А, перестань! Что тебе оставалось делать? Он и так заварил кашу на славу!

Я продолжал грести.

— Для тебя в детстве он, наверно, был отъявленным мерзавцем, — сказала она.

— Его так воспитали, — сказал я. — Он не знает другого.

— Не будь таким всепрощающим, — сказала она. — Он воспитан в такой традиции. Что еще он мог ожидать от своего сына? Только следования по своим стопам. А в случае боды — прихода на помощь.

Я налег на весла посильнее.

Обогнув буй, мы увидели сценку у дома. Немую из-за большого расстояния.

У крыльца стояла машина Глории. Сбоку виднелся мужчина в белом халате. Глория и Флоренс выводили отца под руки из дома. Старик сопротивлялся, кричал благим матом.

Затем случилось несчастье. Он дернул руку и освободился от захвата Флоренс. Потом обеими руками толкнул что есть силы Глорию. И, толкнув ее, потерял равновесие и упал назад. Из-за далекого расстояния — мы были в полумиле от берега — я мог лишь заключить, что отец, возможно, подвернул ногу и плашмя упал назад. Белый халат, спокойно стоявший около машины, ринулся к отцу, поднял его на руки и отнес в машину.

Ему отец не сопротивлялся, казалось, даже повис на нем.