Сделка

- Давайте, заходите! - сказал Бен, все еще улыбаясь, гостеприимным жестом предлагая нам войти. Он провел нас сквозь шумный, прокуренный зал. Пианола-автомат играла "Блюз в ночи"... па-па-папапа... в зале было полно ребят из Вест-Сайда. Они были моего возраста или старше, кроме нескольких мальчишек в военной форме. Они похлопывали меня по спине, улыбались мне, поднимали в мою честь тосты, пока мы проталкивались сквозь толпу... "...проходи, Нат; ты показал этим желтым сволочам. Геллер..." - слышалось со всех сторон. Остальные, похоже, были из спортивного мира, в основном, борцы, боксеры, включая Уинча и Пиана - бывших менеджеров Барни, - я увидел их в другом конце зала, где они разговаривали с молодым парнишкой - борцом по виду. Надеюсь, для его и их блага, у него была проколота барабанная перепонка, или плоскостопие, или еще что-нибудь, но его не ждет впереди карьера на ринге. Там были также несколько репортеров, в основном, спортивных, но среди них я увидел и Хэла Дэвиса с синяком на подбородке. Синяк был отвратительным, но взгляд, которым меня одарил его владелец, был еще неприятнее.

Мы дошли до самой последней скамьи, вокруг второй толпилось еще больше людей. Бен закричал: отойдите, отойдите!" - ...когда я был мальчишкой в коротких штанишках, па-па-папа... - и все разошлись, и черт меня возьми, если моему взору не предстал поседевший Барни Росс, который сидел передо мной.

Он смотрел на меня своими чертовыми щенячьими глазами, и у него была та же бульдожья физиономия, с той лишь разницей, что щеки стали поменьше. Как и мои. У него не было таких темных кругов под глазами, как у меня, но его волосы, которые прежде были темными и которые тронулись сединой, когда я видел его в последний раз, сейчас стали свинцово-серыми. Рядом с ним сидела Кати - темноволосая манекенщица, которую он подцепил в Сан-Диего. Но увидев меня, он вскочил, опираясь на трость, вырезанную из ветки, которую привез с Острова.

- А ты постарел, - произнес он, улыбаясь.

- На себя посмотри - у тебя же волосы поседели. Музыка все еще громко играла... - почему ты поешь блюз... - но мы не перекрикивали ее. Мы и так понимали друг друга.

- У тебя тоже, - сказал он, показывая на седину у меня на висках. А потом он ткнул в свою седую голову. - Они поседели в ту ночь в окопе, в точности, как у моего отца во время русских погромов.

- Господи, - промолвил я, глядя на его форму, - да ты никак до сержанта дослужился!

Барни ухмыльнулся уголком рта:

- Вижу, тебе тоже присвоили звание?

- Да, - ответил я. - Я больше не военный. Его улыбка стала кривой и грустной.

- Мне не следовало втягивать тебя в это, не так ли, Нат?

... блюз в ночи...

- Заткнись, schmuck, - сказал я и обнял его, а он - меня.

- Салли! - вскричал он, увидев видение в черном и белом, которое стояло рядом со мной, наблюдая за взрывом наших сантиментов. - Рад тебя видеть, малышка! - Барни обнял ее и, держу пари, ему это понравилось куда больше, чем обнимать меня. - Здорово, что я вновь вижу вас вместе!

- Полегче, - перебил его я. - Мы просто друзья.

- Ах да, конечно, - проговорил Барни. - Проходите, садитесь с нами.

Напротив Барни с Кати сидели два спортивных журналиста. Они уступили нам место, поблагодарив Барни, и убрали в карманы свои записные книжки. Но Салли не присоединилась к нам: Нат Кросс, "городской сплетник" из "Геральд-Американ" увлек ее за собой. Салли, улыбнувшись и пожав плечами, вручила мне свою шубу со словами: "Что делать, реклама есть реклама", и вскоре пропала в табачном дыму. - Ох уж эти репортеры, - проворчал Барни, качая головой. - Возьми, к примеру, этих ребят, которые пишут о спорте. Они хотели узнать все о том времени, когда я был признан лучшим боксером года. Но это же дурь, глупость! Я оставил ринг в тридцать восьмом. О таких вещах надо спрашивать спортсмена, который получил этот титул за прошлый год, а они пристают ко мне. Для чего?

- Это выше моего понимания, - произнес я. Кати глаз с него не сводила; они держались за руки. - Когда ты вернулся? Почему не сообщил мне о своем возвращении?

- Мой отпуск прошел быстро, - сказал он, пожимая плечами. - Я был в Нью-Йорке, получая этого "человека года", и у меня прошлым вечером появилась возможность прилететь сюда военным самолетом. Перед отлетом я позвонил Бену с просьбой собрать некоторых людей. Это он придумал устроить сюрприз. Итак, я приехал днем и провел вечер с мамой и со всей семьей. Завтра мне надо на прием к мэру Келли, где будут городские заправилы, но этой ночью я решил встретиться со своими старыми друзьями. Черт, как здорово оказаться дома!

- Я видел эту дурацкую фотографию, - сказал я, ухмыляясь и качая головой, - на которой ты целуешь землю, сойдя с корабля-госпиталя на землю в Сан-Диего. Некоторые ребята на все готовы, лишь бы попасть в газеты.

Барни сухо улыбнулся и погрозил мне пальцем.

- Я же поклялся, что если когда-нибудь вернусь Домой, то первое, что я сделаю - это нагнусь и поцелую землю. Ты помнишь это?

- Помню.

- И я сдержал свое обещание.