Сделка

– Да ты с ума сошел! Сейчас есть более безопасные и эффективные средства. Тебе вызывали врача?

Мать по-прежнему вела себя так, словно Ира полностью отсутствовала в комнате. А та решила молчать и терпеть. Но когда Татьяна Романовна демонстративно провела пальцем по краю стола, якобы обнаружив пыль, Ирина не выдержала и выскочила на кухню. Между прочим, пыль она как раз только что вытерла, но это было уже неважно. Стало понятно, что разговора не выйдет. На всякий случай Ира все-таки поставила чайник и сделала бутерброды. Она не слышала, о чем говорили в комнате, но Саша отвечал раздраженно. Из последних сил сдерживая гнев, Ира вернулась и очень вежливо пригласила Татьяну Романовну к столу.

– Я уже ухожу, – дама соизволила обернуться и посмотреть на Ирину. – Я вижу, вы экономите на еде и лечении Саши. Вот список лекарств и деньги. Не смейте травить его этой дрянью…

Мать кивнула на тумбочку.

– И вытрите в комнате пыль, в ней сохраняется инфекция. Я попросила бы вас еще пропылесосить, – она наклонилась и приподняла полу ковра.

– Хорошо, – невозмутимо ответила Ира.

Бешеное спокойствие всегда было у нее последней стадией перед взрывом, и Саша это прекрасно знал.

– Мам… – начал он.

Но Ира продолжала:

– А вы уверены, что этого хватит? Саша уже задолжал мне за свет, газ и воду. А что касается уборки – так этот труд вообще сейчас очень недешев! Не говоря уже про услуги сиделки… Знаете, этого все равно слишком мало… Так что…

Ира схватила купюры и пихнула Татьяне Романовне обратно в раскрытую сумочку.

– Заберите. Придется Саше жить в антисанитарии.

Отпора мать явно не ожидала, решив, очевидно, что полностью подавила противницу своей манерой поведения. Татьяна Романовна открыла, было, рот, но Брюсов решил не дожидаться скандала.

– Мам, замолчи, правда. Ира бегает вокруг меня третий день и все для меня делает. Не смей так с ней обращаться!

– Так я и думала! – сокрушенно произнесла Татьяна Романовна. – Ты перестал быть собой. Неудивительно… Раньше ты не позволял себе так разговаривать с матерью.

Со скорбным видом она поднялась с места.

– О чем ты?! Да я давно уже не могу с тобой разговаривать! Ты не хочешь меня слышать! Еще раз говорю тебе – я останусь здесь! Тебе придется с этим смириться.

– Тебя погубят. Уже погубили, – внезапно мать всхлипнула и закрыла лицо руками. – Никто, слышишь, никто из твоих близких не понимает, что тебя здесь держит! Надя говорит, ты теряешь поклонников. Не говоря уже про все остальное… Раскрой глаза, сынок, умоляю! Ты должен бежать, бежать отсюда!

Сцена эта была такой театральной и примитивной одновременно, что Брюсова прямо-таки перекосило. Но, несмотря на плохую игру, Ирина вдруг поняла: горе матери неподдельно, ненависть – мучительна. И тогда, забыв про самолюбие, Ира подошла к Татьяне Романовне очень близко и посмотрела ей прямо в заплаканное лицо:

– Господи… – тихо сказала она. – Что же я такого сделала? Неужели я такое чудовище, хуже всего, что было когда-либо с вашим сыном? Ну, скажите, скажите, Татьяна Романовна. Я пойму…

Но та ничего не успела ответить. Саша почему-то очень встревожился. Он вылез из-под одеяла, и, как был, в одних трусах, встал между ними.

– Уходи, – твердо сказал он матери. – Слышишь, уходи сейчас же.

– Не надо, Саш, – взмолилась Ира, – не смей… из-за меня… Ты потом никогда мне этого не простишь.

Но Татьяна Романовна, оскорбленная, постаревшая от своего непонятного горя, уже подхватила сумку. Она выбежала из комнаты прямо в марлевой повязке, которую так и не сняла во время разыгравшейся сцены. Они только услышали, как с грохотом хлопнула дверь.

Иру трясло мелкой дрожью.

– Нет, ну почему? Ответь мне, за что? И почему ты не дал мне поговорить с ней? Я хочу ее понять! Она любит тебя, но ведь и я люблю! Так почему мы не можем…

Странное дело, но Саша не был даже подавлен. Ире даже показалось, что на лице его появилось облегчение.

– Слушай, дай мне эту… отраву. Обезболивающее, как там его?.. Кажется, опять поднялась температура. И забудь, ясно? Не вздумай еще переживать! У нас с ней всегда так. С детства. Разыграет спектакль, а назавтра звонит как ни в чем ни бывало. Я ей уже давно все объяснил про нас, у нее просто пунктик.

– Какой? Не понимает она, что тебя здесь держит! Что тебя может здесь держать, кроме… Разве она не видит, что ты сам… что тебе… Не под гипнозом же ты, и наркотики я тебе в чай не подсыпаю! – Ире хотелось плакать от обиды. – Или, может, она в привороты верит? А еще интеллигентная женщина…

– А ты точно мне ничего не подсыпала? У тебя в роду, небось, были ведьмы. Глаза зеленые, как это я сразу не догадался! – Саша пытался обратить все в шутку. – Что же мне теперь делать, бедному? Остается только пропадать… Эх, если б ни температура, пропал бы прямо сейчас…

Он закашлялся.

– Саша… Саш, позвони ей. Мне она не нравится, ты уж прости. Но я не могу думать, что ты поссорился с ней из-за меня, выгнал!

– Не буду, – упрямо сказал Саша. – Я болею. Пускай сама звонит.

– Эгоист. Ей же плохо.

– Ну, а кто меня эгоистом вырастил? Вот теперь плоды пожинает.