Сделка

Если честно, в глубине души я подозреваю, что Тифф имитировала оргазм, издавая те же стоны, что в порнофильмах. Я не утверждаю, что в постели я настоящий жеребец, но я предельно внимателен и никогда ни от кого не получал жалоб. Однако вчера мне впервые показалось, что передо мной разыгрывают спектакль. Все это, как ни удивительно, получилось… без удовлетворения. Не знаю, имитировала она оргазм или просто преувеличивала удовольствие, но у меня нет желания еще раз повторять это представление.

Ханна стучит в мою дверь. Она не ограничивается одним стуком. Она стучит раз десять, потом, после того как я крикнул «Входи!», еще два раза.

Дверь открывается, и неуверенными шагами входит Ханна, прикрывая глаза ладонями.

– Здесь безопасно? – громко спрашивает она. С закрытыми глазами она вытягивает вперед руки и идет вперед, как слепец.

– Ну, ты и зараза, – со вздохом говорю я.

Она открывает глаза и устремляет на меня мрачный взгляд.

– Я просто проявляю осторожность, – надменно заявляет она. – Не дай бог застукать тебя во время очередного секс-фестиваля.

– Не беспокойся, до секса мы даже не добрались. К твоему сведению, мы на этапе эротического стимулирования. Между второй и третьей базами, если быть точным[29].

– Перебор. СМИ.

– Ты спросила.

– Я не спрашивала. – Она по-турецки садится на кровать и достает конспект. – Ладно, хватит болтать. Давай я прочту твое переделанное эссе, а потом займемся практикой.

Я передаю ей листок и откидываюсь на подушки. Дочитав, Ханна смотрит на меня, и я вижу, что она под впечатлением.

– Это очень хорошо, – признается она.

Будь я проклят, если я не испытываю прилив гордости. Я едва не надорвался, решая эту нацистскую дилемму, и похвала Ханны не только доставляет мне удовольствие, но и подтверждает то, что у меня неплохо получается залезать в чужие мозги.

– Между прочим, действительно хорошо, – снова говорит она, просматривая заключение.

Я насмешливо ахаю.

– Господь всемогущий! Это комплимент?

– Нет. Забираю свои слова. Полнейшее дерьмо.

– Поздно. – Я машу пальцем у нее перед носом. – Ты считаешь меня умным.

Ханна тяжело вздыхает.

– Ты умный, когда заставляешь себя потрудиться. – Она делает паузу. – Ладно, может, я сейчас скажу полную хрень, но я всегда думала, что спортсменам учиться легче. В академическом смысле. Ну, что им запросто ставят А только потому, что они очень важны для университета.

– Эх, если б все было так. Я знаю ребят из команды Иствуда, так вот, профессор даже не читает их работы, просто шлепает на них высший балл и передает обратно. В Брайаре же преподы заставляют нас работать. Гады.

– А как у тебя дела на других курсах?

– Везде А и мерзкая С по испанской истории, но все это изменится, когда я сдам этику. – Я ухмыляюсь. – Я ведь не тупой качок, каким ты меня считала, правда?

– Я никогда не считала тебя тупым. – Она показывает мне язык. – Я думала, ты просто болван.

– Думала? – Я даю ей понять, что обратил внимание на прошедшее время. – Не означает ли это, что ты видишь ошибочность своих оценок?

– Нет, ты и остаешься болваном. – Она хмыкает. – Только умным.

– Достаточно умным, чтобы сдать экзамен? – Хорошее настроение исчезает, как только я вслух произношу вопрос. Пересдача завтра, и меня уже начинает бить мандраж. Я сомневаюсь, что готов, но убежденность Ханны смягчает мою неуверенность.

– Абсолютно точно, – заявляет Ханна. – Если ты отбросишь в сторону свою субъективность и будешь придерживаться тех взглядов, что проповедовали философы, то справишься, я уверена.

– Мне деваться некуда. Мне очень нужна эта оценка.

– Тебе так важна команда? – сочувственно спрашивает она.

– Это моя жизнь, – отвечаю я.

– Жизнь? Ого. Да ты давишь на себя, Гаррет.

– Хочешь знать, что такое давление? – В моем голосе звучит горечь. – Давление – это когда тебе семь, а тебя сажают на протеиновую диету, чтобы ускорить рост. Давление – это когда шесть дней в неделю тебя будят на рассвете и гонят на каток отрабатывать упражнения и твой папаша целых два часа только и делает, что свистит в свисток. Давление – это когда тебе твердят, что ты не станешь мужиком, если потерпишь неудачу.

Я вижу по ее лицу, что она потрясена.

– Дерьмо.

– Ага, вот так, если вкратце. – Я пытаюсь отогнать воспоминания, но они уже заполнили голову, и от этого у меня в горле разбухает комок. – Поверь мне, то, как я давлю на себя, ничто по сравнению с тем давлением, которое пришлось вытерпеть мне.

Она прищуривается.

– Ты же говорил мне, что любишь хоккей.

– Да, люблю, – хрипло отвечаю я. – Я только на льду чувствую себя… живым, что ли. Поверь мне, я буду задницу рвать ради того, чтобы стать тем, кем хочу. Я… я не вправе завалить экзамен.

– А что будет, если ты все же завалишь его? – спрашивает она. – Какой у тебя запасной план?

Я хмурюсь.

– У меня такого нет.

– Всем нужен план «Б», – настаивает она. – Что, если ты получишь травму и не сможешь больше играть?

– Не знаю. Наверное, стану тренером. Или, может, спортивным комментатором.

– Видишь, у тебя есть план.

– Наверное. – Я с любопытством оглядываю ее. – А какой у тебя план «Б»? На тот случай, если ты не станешь певицей?