Сделка (ЛП)

— Нет. Не предпочитаю. Пожалуйста, наполни ее… на двоих.

Кивнув, Гермиона отбросила одеяло и поднялась с кровати.

Люциус же не сводил с нее глаз до тех пор, пока хрупкая фигурка не исчезла в ванной комнате, а потом со вздохом откинулся на подушку и безучастно уставился в потолок.

«Странно… Дверь за Гермионой закрылась только что, а я уже скучаю по ней. Так же, как и тогда, когда она выходила из камеры после своих еженедельных визитов. И азкабанская дверь громко и надрывно стонала, отрезая меня от нее…»

Пытаясь отвлечься от горьких воспоминаний, Малфой огляделся. Каким-то невероятным образом они оказались в главной гостевой комнате, куда он вчера вечером, по-видимому, инстинктивно привел Гермиону. Когда-то это действительно была комната для гостей, но в последний год жизни здесь она стала спальней самого Люциуса. Они с Нарциссой перестали делить ложе (по ее, кстати, инициативе) вскоре после его первого возвращения из Азкабана. Сейчас он уже с трудом мог припомнить, почему, оскорбленный поведением жены, выбрал тогда именно ее, но теперь был даже рад этому. Комната и впрямь казалась красивой. Она (уставленная богатой, но не вычурной, а стильной мебелью, и декорированная бордовым шелком и таким же бархатом) смотрелась очень уютно и откровенно радовала глаз.

Люциус понимал, что пройдет еще несколько недель, прежде чем он сможет по-настоящему вкусить полученную только что свободу. Потому что сейчас его волновало только одно — Гермиона. И их отношения. Однако не мог не отметить, что эти самые отношения начали приобретать особую прелесть, развиваясь теперь здесь: не в сырой и затхлой камере Азкабана, а в богатых интерьерах его великолепного поместья. И в эту минуту, оглядывая свою прежнюю спальню и слушая, как в ванной журчит вода, он вдруг почувствовал необыкновенную легкость и ощущение давно не испытанного покоя, искренне наслаждаясь происходящим.

Дверь, ведущая в ванную, открылась, и на пороге появилась улыбающаяся Гермиона. А поскольку она по-прежнему была обнаженной, Люциус тут же снова почувствовал приятный толчок в паху. Странное дело: ему до сих пор не хотелось пройтись по дому, не хотелось вкусить изощренных яств, приготовленных заботливыми домовиками, не хотелось облачиться, наконец, в добротную и новую одежду, которую и привык носить всю свою жизнь. Нет… Все человеческие желания и потребности оказались практически заглушенными невероятной страстью, которую он испытывал по отношению к этой женщине. Не банальной животной похотью, а именно страстью, поскольку душу Гермионы, ее человеческое тепло и участие он жаждал никак не меньше ее тела. Она появилась в его жизни, словно луч света в непроглядной тьме, окутывающей Люциуса, и теперь он ужасно боялся потерять этот целительный свет. Боялся, что еще немного, и он проснется, с ужасом осознавая, что все это ему лишь приснилось.

— Ванна готова, — Гермиона протянула руку, и Малфой позволил поднять себя с кровати и отвести в собственную же ванную комнату.

Погружение в горячую воду на какое-то мгновение стало для Люциуса настоящим шоком — он словно погрузился в нирвану, ощущая себя беспомощным от наплыва каких-то странных и не вполне объяснимых эмоций. Ему казалось, что все, окружающее его сейчас (горячая, но не обжигающая вода, лопающиеся на коже пузырьки пены, нежные и мягкие полушария женской груди, служившие ему восхитительной подушкой, стройные ножки Гермионы, обвившие его бедра, и даже кудряшки ее лобка, щекочущие поясницу) создавало вокруг него некий кокон. Кокон покоя и уюта, кокон теплоты, ласки и… безопасности. Этот мир не таил в себе ни капли угрозы. Он, этот нежный и уютный мир, почти любил его.

Люциус невольно прикрыл глаза и расслабился, погружаясь в только что созданную чудесную реальность не только телом, но и душой.

Растворившись в ощущениях, поначалу он едва обратил внимание, что Гермиона принялась аккуратно тереть его мочалкой, тщательно смывая с тела грязь и запахи тюрьмы. Люциус смог осознать происходящее лишь, когда она начала мыть ему голову, осторожно массируя кожу и растирая пеной волосы. И то, что она делала, было волшебно. Люциусу казалось, что он пребывает в каком-то полусонном или почти бессознательном состоянии, откровенно наслаждаясь прикосновениями ее чутких нежных пальчиков. А еще она негромко мурлыкала какую-то милую мелодию. И все происходящее дарило ему такой покой, какого он не испытывал уже много-много лет, и помогало забыть ту горечь, которую жизнь заставила испить полной чашей.

В какой-то момент Люциус даже почувствовал, как захлебывается в этих ощущениях, захлебывается в положительных эмоциях, которых не ощущал уже давно. Но остановить Гермиону сил у него не было. Последней же каплей стал запах, окутывающий его со всех сторон. Сильный пьянящий аромат смеси шампуня и пены для ванны, который он любил всегда и который напоминал ему о самом себе. И запах этот почти сводил его (изголодавшегося по привычной и мирной жизни) с ума.