Сделка с демиургом

– Ни стыда ни совести, прости меня господи!

– Усохни, мамаша! – дружелюбно ответил парень.

– Сталина на вас нет!

– Отвали, швабра! – рассмеялся молодой человек.

Он получил сдачу и, воздевая над головой две темные бутылки, протиснулся к выходу.

«Лишь только весною тают снега-а-а, – пропел вокалист, – и даже у моря есть берега-а-а!»

Компания вывалила на улицу.

– Куда пойдем, Груздь? В сквер или в парадняк?

Молодой мужчина с веснушчатым лицом мечтательно посмотрел на синее небо, ловко сплюнул на землю.

– Погода ништяк! Чё в подъезде толкаться? Пошли в сквер…

В сквере царила благословенная прохлада, две скамейки были скрыты густой листвой от посторонних глаз. Следы голубиного помета заляпали доски. Обладатель магнитофона провел ладонью по гладкому дереву, брезгливо сморщился.

– Чё тянешь, Андрюха! – рассмеялся Груздь. – Делай как я!

Он забрался на спинку скамейки, опустив ноги, обутые в польские кроссовки, на площадку, предназначенную для сидения. Андрей, вчерашний школьник, стройный, белокурый паренек с родимым пятном на скуле, последовал его примеру. Он преданными глазами глядел на веснушчатого альфа-самца. Худой впился зубами в пластиковую пробку на бутылке, от напряжения на его шее вздулись синие вены.

– Побереги клыки, Худой! На киче пригодятся!

Груздь потряс спичечным коробком. С шипением чиркнула спичка, пластик расплавился под дрожащим огоньком, мягкая пробка слетела с горлышка. По праву старшего Груздь сделал два больших глотка, вытер губы тыльной стороной ладони. На средних фалангах указательного и безымянного пальцев синели татуировки.

– Вечный кайф!

Он протянул бутылку товарищу, желтый надкусанный ноготь указал на край бордовой этикетки.

– Вон по ту черту, понял, Худой? Выжрешь полфлакона, как в прошлый раз, – ухо отгрызу!

Шутка была классная, а жадность Худого до спиртных напитков являлась предметом насмешек. Паренек присосался к горлышку, как пиявка, шевельнулся кадык, выпученные серые глаза наполнились слезами.

– Уф, вечный кайф! – выдохнул Худой и благодарно посмотрел на товарищей.

У него были нос с горбинкой, темные густые волосы и от природы смуглый цвет кожи. Привлекательную внешность молодого человека нарушало выражение глаз. В них сквозила ледяная жестокость и цинизм разочаровавшегося в жизни человека.

Бутылка пошла по кругу, опустевшую тару Худой разбил о железный край скамьи. Особое искусство заключалось в умении отбить горлышко таким манером, чтобы образовалась выпирающая зазубрина. Это была известная уловка. Уголовный кодекс строго карал за предумышленные преступления. Говоря проще, взял с собой нож – готов пустить его в дело! Предумышленное преступление! «Розочка», как именовалась разбитая бутыль, могла получиться случайно, в запале. Раны от такого оружия получались кровоточащие, опасные, а статья, как ни крути, выйдет полегче, а влипнешь по малолетке – глядишь, отделаешься условным сроком заключения! Худой любовно потрогал острый край стекла. Острие получилось ровное, гладкое, будто рашпилем отшлифовано. Ребята закурили, едкий табачный дым смешался с ароматом черемухи. Песня закончилась, шумно потрескивал моторчик, перематывая бобину. Андрей аккуратно поставил магнитолу на землю, выпил положенную дозу, надсадно закашлялся. Груздь одобрительно хлопнул его по плечу:

– Не дрейфь, Андрюха! Научишься!

– Гадом буду, научусь! – пытался держаться молодцом юноша. Он искательно заглянул в лицо вожаку. – Груздь, расскажи, что твои перстни означают! Расскажи, будь другом!

– Окунь кильке не товарищ! – улыбнулся Груздь. – Так и быть, малой! Запоминай! Вот эта значит – прошел зону, врубаешься? – Он показал разделительную полосу промеж заштрихованных синих фрагментов. – Этот, стало быть, – в Крестах чалился… Вот чумовой партак! – распахнул ворот рубахи, демонстрируя искусно нарисованную волчью пасть.

Мальчишка восхищенно посмотрел на художества тюремного авангарда.

– За такую наколку отвечать будешь! – сурово сказал Груздь.

– А что она означает?

– Оскалил пасть на советскую власть!

– Антисоветская?!

– Чума ты антисоветская! – отеческим тоном разъяснил Груздь. – Те, кто против Родины прут, на особых зонах чалятся. Это при товарище Сталине все вперемешку срок тянули. Наша братва люто гасила тогда тварь образованную! Вот времена были! – Он мечтательно причмокнул тонкими губами. – «Советы» – это актив, мусора, цырики – так раньше вертухаев называли. Охранников. Врубаешься?!

Андрей ничего толком не понял из туманной речи бывалого уголовника, но поспешно кивнул. Прослыть лохом в среде столь авторитетных личностей, каким являлся на районе Груздев, он боялся.

– А на зоне в натуре страшно? – спросил он.

Его мутило от выпитого портвейна, лицо побледнело, но он скорее бы умер, чем признался друзьям в своей слабости.

– Как себя поставишь! – небрежно ответил Груздь. – У входа в хату на полу полотенце брошено…

– Какое полотенце?

– Обычное, вафельное полотенце. Если поднимешь – хана! Будешь весь срок шестерить!

– А как же быть?! – обеспокоенно спросил парнишка.

– Вытри ноги, полотенце брось в толчок и заходи в хату! Въехал, малой?!