Он разделся до исподнего, бережно сложил дорогую одежду на кровати, а затем подошел к сундуку и достал сверток, к которому не притрагивался многие годы. Ряса пахла прелостью, ткань кое-где истончилась и требовала заплаток.
— Сгодится и так, — шепнул он и надел монашеское одеяние.
В зеркало Альдор смотреться не стал. Сложил письма. Два оставил на столе, а то, что предназначалось Грегору решил отнести в Канцелярию, чтобы отправили с почтой в Миссолен. Бросив прощальный взгляд на покои, он накинул на плечи теплый плащ, подхватил наплечную сумку и тихо вышел.
В Канцелярии горел тусклый свет. Альдор помедлил на пороге, но решительно направился к столу служки, заведовавшего отправкой писем.
— Мог бы и утром принести.
Он обернулся. Рейнхильда прислонилась к шкафу, держа в руке свечу.
— Уезжаешь? — спросила она, оглядев его плащ и мешок. — Не слышала, чтобы ты получал дозволение.
Альдор положил письмо на стопку бумаг.
— Я подал в отставку, — наконец сказал он. — Прошение в моих покоях.
— Мы ее не примем. — Рейнхильда поставила свечу на стол и подошла к Альдору. — Я ее не приму. Хочешь отставки — проси лично у Умбердо. А не уезжай в ночи, как трус.
— Я знал, что меня не отпустят, поэтому решил сделать все тайно. Позволь мне уйти. Пожалуйста.
Лицо королевы было мрачно.
— Почему сейчас? — Спросила она.
— Дни Грегора сочтены, помочь я ему не смогу. Вам с Умбердо помощь не требуется. Да и я всегда буду напоминать людям о твоем брате. И вспоминать они его будут не самым добрым словом.
— И куда ты собрался? В Ульцфельд? Возвращать к жизни родовое гнездо?
— В Мирвир, — признался Альдор. — Тамошней обители нужны люди. Монастырь сильно пострадал после разорения войсками.
Рейнхильда с недоверием взглянула на Граувера.
— Ты же ненавидишь Мирвир и терпеть не можешь монастыри. Всегда так говорил.
Альдор пожал плечами.
— Я не рубил людей на поле боя, но крови и ошибок на мне достаточно. Пора искупать грехи.
Королева, словно не веря, шагнула к нему и протянула руки, но Альдор отшатнулся.
— Не надо, — взмолился он, боясь, что она заставит его передумать. Уговорит, наобещает безоблачного будущего — а он сдастся, как всегда выходило раньше. — Прошу, не нужно.
Она резко опустила руки. Свеча затрепетала.
— Мирвир... Точно не шутишь?
— Нет. Я вернусь к службе при обители. Как и хотел мой отец. А Ульцфельд... Пожалуй кому-нибудь верному.
Рейнхильда, окончательно убедившись в серьезности его намерений, закрыла ладонями лицо. Альдору показалось, что она всхлипнула, но в следующий момент она взяла себя в руки. И все же глаза ее горели мольбой.
— Альдор, почему? Почему сейчас? — хрипло вопрошала она. — Мы наконец-то установили мир, мы можем быть вместе...
Могли бы. Но Альдор больше не считал себя достойным. Признаться, никогда и не считал. Те краткие моменты счастья, что она даровала ему, и без того стали для него непозволительной роскошью. Вкусив запретной сладости, трудно не пойти дальше, а затем еще и еще, пока не ослепнешь от счастья и не оступишься. Он не мог позволить Рейнхильде оступиться. Слишком многое теперь от нее зависело.
— Я люблю тебя, — выдохнул он. — Никогда никого так не любил и никогда не полюблю. И я рад, что смог дать тебе все, чего ты желала. Но пора остановиться. Мне пора остановиться. Я существовал лишь благодаря Грегору, и вместе с его солнцем закатится и мое. Пусть годы, что мне остались, пройдут в покое и с пользой.
— Но сын...
— Ты воспитаешь его великим правителем, — улыбнулся Граувер и дотронулся до ее руки. — Мне пора. Прощай, моя королева.
Он видел, что первым порывом Рейнхильды было преградить ему путь, заслонить выход, не дать уйти. Видел по ее глазам, что она негодовала и считала себя преданной. И все же Рейнхильда была Волдхардом. Правильным Волдхардом. И потому она отстранилась, давая ему дорогу.
— Прощай, брат Альдор, — тихо сказала она. — Да осветит Гилленай твой путь к покою.
8.3 Миссолен
Симуз поймал себя на крамольной мысли, что императрице невероятно шел траур.
Виттория, облаченная в черное от самых сапожек до кружевной вуали, в одиночестве шла рядом с повозкой с телом Демоса. В одной руке императрица держала традиционный факел, другой крепко ухватилась за обтянутый траурной материей борт повозки.
Перед ней шествовала небольшая группка церковников — монахи пели гимны, восславляя славную жизнь и трагическую кончину императора. С другого края молча шла Десария — тоже в черном, тоже с факелом в руке.
— В мирное время покойников сопровождают мужи. После войны это всегда достается женам, — тихо сказала Артанна на ухо Симузу и указала на людей, столпившихся вдоль улицы. — Гляди, сплошные бабы. И им теперь все это разгребать.
Расщелину, что тянулось от полуразрушенного дворца через площадь, заделали обломками и валунами, а сверху накрыли досками. Не самое лучшее решение, но оно хотя бы временно помогало людям не сорваться в пропасть или покалечиться. Телеги проезжали с трудом, и все же так было безопаснее.