Сдвиг

Внезапно погас свет. Просто погас свет, на фонарных столбах, на головных светильниках-шапках, в окнах близлежащих редакций и библиотек, даже самые дальние огни бесследно исчезли. Погас абсолютно весь свет, который только существовал и небо покрытое звездами и многолунием, будто исчезло, ибо ни звезд, ни лун не стало видно. Свет пропал так, будто его и не было вовсе никогда. На секунду воцарилась гробовая почти зловещая тишина. Буквально на секунду все присутствовавшие в том районе замерли в растерянных чувствах внезапной непроглядной темноты. Что случилось? Эй, электрика на мыло! Включите свет! Блин! С разных сторон раздавались недоумевающие возгласы и чертыханья, послышался гневный свист, так бывает в государственных кинотеатрах, когда внезапно обрывается старая заезженная кинопленка, обрыв на самом интересном месте. Нашлись и те, кто заржал, или захихикал, скрывая за вымученным весельем страх и тяжелые предчувствия. О боже — прошептал толстяк, — похоже, началось… Что началось? СДВИГ? — тоже шепотом спросила Эмми. Толстяк не ответил, до её ушей донесся едва слышный писк или всхлип, вероятно, мужчина заплакал. Люди зашевелились, пытаясь выйти из-за столов, темнота пугала. Внезапно со стороны парка раздался подозрительный стрекочущей шум, будто кто-то щелкал прищепкой для белья (Рисунок прищепки для белья прилагается). Штык штык штык — сотни тысяч щелканий невидимыми прищепками, пугающий звук приближался, сначала волны трескотни были чуть правее от читальни, потом чуть левее, звук передвигался волнами, неким невидимым большим косяком трескотня приближалась к публичной читальне. Женский истошный крик оглушил округу, как дьявольский свисток арбитра, с людей мгновенно спало оцепенение, и началась животная паника и давка, все побежали прочь от неприятного звука, хлопки падающих на землю книг и людей. Затем все услышали второй, третий, четвертый и пятый душераздирающие крики, звуки доносились из самой дальней части читальни. Крики, несомненно, страдальческого типа. Массе читателей без слов стало понятно, что кричащие испытывали нечеловеческие мучения, можно было предположить, что их настигла страшная мучительная смерть.

Люди в панике побежали кто куда. Эмми тоже выбралась из-за стола и, налетая на других читателей на столы и стулья, кинулась прочь. Попутно наступая на книги, очень неприятно наступать на книги омерзительно неприятно и обидно наступать на книги, даже неприятней, чем случайно наступить на руку упавшего в темноте человека или на тело. Только не на книги, только не на книги — шептала Эмми. Ей было проще других передвигаться в темноте, она имела отточенный навык, сколько раз ей приходилось прятаться с родителями в темном подполе, когда в деревню наведывались тьмецы. Трехмерный план читальни был идеально воспроизведен в её сознании натренированной оперативной памятью, поэтому в отличие от других Эмми смогла быстро покинуть площадь. Достигнув поручней узкой второстепенной улицы Эмми держась за стальную трубу рукой стала быстро удаляться от того места, где еще совсем недавно читала книги почти тысяча человек. Крики боли, стоны поранившихся в темноте людей и просто истерические вопли издаваемые мужчинами и женщинами — безумным аудио фоном гнали её прочь от читальной площади. Прищепочная трескотня полностью накрыла всю площадь. Криков стало во сто крат больше. Ей показалось, что в агонии сотен голосов она слышала визжащий тенорок знакомого голоса Вадимиуса, любителя несерьезной литературы. Слезы хлынули по её щекам, ни огонька, ни капли света ничего, на что можно было ориентироваться только труба поручень ограждения, да душераздирающие крики умирающих горожан, ах да и неприятная прищепочная трескотня.