Сдвиг

До скалы и тенечка, однако, еще нужно было дойти. Как-то вдруг Фредди почувствовал, что очень устал. Ослабли ноги. Отяжелел рюкзак. Револьвер на боку ощутимо тянул тело вправо и вниз. Мир перед глазами плыл и качался. Подступила тошнота, по спине быстрой мерзкой сороконожкой прополз озноб. Его передернуло. Застучали зубы. Хуже нет – печься на безжалостном солнце и одновременно трястись в лихорадке.

Будь все проклято. Неужели я еще ко всему и заболеваю? И чем? Лучше не думать. Мертвый Джон – вот та единственная болезнь, которую подхватывают «плунжеры» за Туманными Полянами и приносят ее в родной мир вместе с золотом. Мертвый Джон, от которого нет спасения. Мертвый Джон, который, скалясь зубами черепа, не спрашивая разрешения, заходит в любой дом и берет в свою мертвую компанию того, кто ему понравится. А нравятся ему все… Может быть, все-таки не он? Просто я валюсь с ног от усталости и жажды. Просто слабость. Слабость, мать ее. Другими словами – полное отсутствие сил. Сейчас бы упасть на песок, закрыть глаза, и пошло оно все куда подальше. Что так, что эдак помирать. Какая разница – сейчас или через месяц-два?

Так думал Фредди Харди по прозвищу Молчун и продолжал идти. Или, скорее, тащиться. Его ноги уже почти не отрывались от земли, при каждом шаге пыльные ботинки цеплялись за неровности почвы, пучки сухой, выжженной солнцем травы, мелкие камни.

Но он не падал.

Шатался, но продвигался вперед. Фут за футом, ярд за ярдом, минута за минутой. Было в этом человеке что-то несгибаемое. Такие, как он, сто с лишним лет назад превратили Америку в великую страну. На таких, как он, продолжало держаться то, что от великой страны осталось.

Видимо, последние три или четыре сотни ярдов он преодолел, уже теряя сознание, потому что совершенно не помнил, как сделал это. Когда в следующий момент обнаружил себя, оказалось, что он полулежит в тени скалы, опершись плечами и затылком на камень. В правой руке почему-то револьвер. Запах сгоревшего пороха. И убитое животное в семи шагах.

Собака. Большая.

Отсюда видно, что пуля попала в шею – кровь обильно струится по короткой темно-коричневой шерсти.

Кровь.

Жидкость.

Вода.

Жизнь.

Не думая, что делает, на чистом, не искаженном ни единым проблеском разума инстинкте, Фредди Харди сунул револьвер в кобуру, перевалился на четвереньки и пополз к собаке. Дополз. Свежая теплая кровь толчками продолжала выплескиваться из раны на шее, стекать и впитываться в песок, окрашивая его в красно-бурый цвет. Что-то неясно шевельнулось в голове. Мысль? Образ? Воспоминание? Он не стал прислушиваться и разбираться. Припал сухими потрескавшимися губами к открытой ране и принялся глотать, высасывать и снова глотать эту теплую солоноватую жидкость до тех пор, пока источник не иссяк. Потом оторвался, поднял голову, вытер губы тыльной стороной ладони, сел на песок. Солнце коснулось вершины далеких холмов на западе. Скоро ночь. В пустыне она наступает быстро. Голова продолжала кружиться, и предательская слабость во всем теле никуда не делась, но нестерпимая жажда была почти утолена собачьей кровью, и ему уже не казалось, что он вот-вот умрет. Знобило. Хотелось спать. По-прежнему на четвереньках он дополз обратно до скалы. Стащил с себя рюкзак, достал свитер и спальник, натянул кое-как свитер, вытащил из кобуры револьвер, дослал патрон в одно опустевшее гнездо барабана, положил оружие рядом с собой, с трудом, не снимая ботинок, забрался в спальник, закрыл глаза и мгновенно провалился в черную спасительную пустоту сна.