Сдвиг по фазе

Однако Алекс лишь молчит, опустив голову. Клемент склоняется над столом и продолжает.

— Ты пойми, я не отморозок какой, но насилие меня не смущает. Ты боишься Кингсленда, понятное дело. Но когда до него доберусь я, ему будет еще страшнее, можешь не сомневаться.

— Я… Я не знаю.

— Подумайте хорошенько, Алекс, — добавляю я. — Это же ваш шанс вырваться из рабства и начать жизнь по новой.

После минутного размышления наш пленник поднимает на меня взгляд и тихо произносит:

— Хорошо. Предлагаю компромисс. Я открою свою почту, но письмо вы напишете сами, и сами же отправите. Чтобы при случае я мог все отрицать.

— Спасибо.

Парень стучит по клавиатуре и встает.

— Можете приступать.

Усаживаюсь за стол и на мгновение задумываюсь. Какую встречу не отменил бы истощенный наркозависимостью молодой человек, скрывающийся от гангстера-психопата? Когда ответ наконец приходит мне в голову, он кажется совершенно очевидным. Сочиняю письмо, в котором Камерон Гейл подтверждает, что явится на прием в десять утра в понедельник в «Здравый ум». Для пущей убедительности добавляю отчаянные требования парня направить его на курс реабилитации. Уж такую-то встречу он никак не может пропустить.

— Кингсленд надеется найти что-то вроде этого? — показываю я текст Алексу.

— Более-менее, только еще нужно добавить, что по ключевым словам на телефоне больше ничего не нашлось.

Я печатаю еще пару строчек.

— Он может в ответ потребовать подробностей?

— Вряд ли. Он считает меня добросовестным.

Я отправляю сообщение и встаю из-за стола.

— Думаю, на этом все.

Внезапно Клемент хватает Алекса за шиворот.

— Чтоб ты понимал, — цедит он. — Если замышляешь настучать Кингсленду после нашего ухода, тебе не помешает узнать, что случилось с последним слишком разговорчивым говнюком — он больше не может сосчитать до десяти.

Алекс не осмеливается уточнять почему.

— Во всяком случае, на пальцах, — поясняет великан.

Мы оставляем Алекса радоваться своей удаче и сохраненным пальцам.

27

Поскольку телефон удалось вернуть, хотя бы об одной трате — и довольно существенной — можно не беспокоиться. Однако это вовсе не означает, что я горю желанием лишний раз спускать деньги на такси, так что предлагаю вернуться ко мне домой пешком. Клемент утвердительно хмыкает, и мы отправляемся в путь по улицам Камдена на север в Кентиш-Таун.

Мой спутник все помалкивает, мне же есть что сказать:

— Как думаете, Алекс нас не сдаст?

— Без понятия. Может, и нет.

— Что ж, успокоили.

— А чего ты от меня ожидал, док? Как-никак, это твоя работа втирать людям, будто все тип-топ, даже если на самом деле все не так.

— Моя работа заключается вовсе не в этом.

— Да ну? — фыркает великан.

— Даже близко нет!

— А тебе не надоедает? Целый день выслушивать чужое нытье?

— Нет, не надоедает, хотя, как у всех, бывают разные дни.

— Не, такая работенка точно не по мне, — заявляет Клемент и закуривает сигарету. — Я предпочитаю говорить как есть.

— Это я уже понял.

— Тебе и самому не помешало бы попробовать.

— Что попробовать? Вести себя как вы? Сомневаюсь, что мои клиенты это оценят.

— Кто-нибудь, может, и оценит горькую правду. Уж твоя-то жена точно.

— Что вы имеете в виду?

— А тебе никогда не приходило в голову, что далеко не каждому нужна подпорка — некоторым гораздо полезнее пинок под зад?

— В жизни все не так однозначно, — хмурюсь я. — Всегда приходится искать компромиссы, и дома, и на работе.

— В этом-то твоя проблема и заключается. У тебя кругом компромиссы, а они не всегда работают.

— Я думаю иначе.

— Думай что хочешь, но прав-то я. Если бы мы пошли на компромисс с Гитлером, сейчас мир был бы совсем другим.

— Это некорректный пример. Насколько мне помнится из курса новейшей истории, с Гитлером пытались заключить мир, это он не шел на компромиссы.

— Не-не, все было не так. Мы еще до начала войны пытались заключить соглашение, потакая этому психу. Даже чертова королевская семья перед ним плясала. Но мы же знали, что он затевает, и надо было пристрелить этого говнюка, едва лишь он взглянул на Польшу.

В истории Второй мировой я не силен, и потому возразить Клементу мне нечего.

— Может, и с Кингслендом можно пойти на компромисс? — не унимается он.

— Увы, не думаю, — капитулирую я.

— Ну вот видишь. Иногда можно и разгрести дерьмо, а иной раз уступать никак нельзя.

— Хорошо, я понял.

— И особенно это касается твоей женушки.

— Мне не хочется обсуждать эту тему.

— Почему? Потому что знаешь, что я прав?

— Нет, потому что вы не понимаете.

— Пф, чушь!

— Вы ничего не знаете ни о моей жене, ни о нашем браке, так что, будьте так добры, оставьте свои бестактности при себе.

— Да брось, док. Уж я-то всякого навидался.

— Ах вот как? — раздражаюсь я. — Может, вы слышали бессчетное количество раз, как она говорит, что ей незачем жить? Или видели, как она плачет, ощущая себя никчемной? Или видели список препаратов, что ей приходится принимать, просто чтобы продержаться обычный день?

— Что? Уж не хочешь ли ты сказать, что у твоей жены проблемы с башкой?

— Именно это я и говорю!

Ожидаемых извинений не следует. Как бы не так, Клемент и вовсе идет ва-банк: