Спор, как всегда, был бессмысленным. Но не сам спор являлся важным; он просто выражал сущность их связи. Глогер спрашивал себя, является ли и это важным тоже?
— Ты не говоришь мне правду, — теперь не остановиться, ритуал в полном разгаре.
— Я говорю практическую правду. У меня нет желания бросать работу. Уйти. Я не хочу стать неудачницей…
— Неудачницей?! Ты более драматизируешь, чем я.
— Ты слишком серьезный, Карл. Ты пытаешься прыгнуть выше головы.
Он фыркнул:
— Если бы я был тобой, я бы бросил работу, Моника. Ты не больше меня подходишь для нее.
Она пожала плечами, натянув простыню.
— Ты — мелкий негодяй.
— Я не ревную тебя, если ты это думаешь. Ты никогда не поймешь, что я ищу.
Ее смех стал язвительным.
— Современный человек в поисках души, а? Современный человек в поисках костыля! И ты можешь понимать это так, как тебе нравится.
— Ты уничтожаешь миф, который приводит в движение мир.
— Теперь ты скажешь: «А чем мы заменим его?» Ты банальный и глупый, Карл. Ты никогда ни на что не смотришь рационально, даже на себя.
— Ну и что? Ты говорила, что миф не нужен.
— Важна действительность, которая его создает.
— Джанг знал, что миф может, в свою очередь, творить реальность.
— Что доказывает, каким тупым старым дураком он был.
Глогер вытянулся на постели. Делая это, он коснулся ее тела и отодвинулся. Он почесал голову. Моника лежала, еще дымя сигаретой, но теперь улыбалась.
— Ну, давай, — проговорила она, — скажи что-нибудь о Христе.
Глогер промолчал.
Моника протянула ему окурок, и он положил его в пепельницу. Затем посмотрел на часы.
Было два часа ночи.
— Почему мы делаем это? — сказал он.
— Потому что должны.
Она положила руку ему на затылок и пригнула голову к своим грудям.
— Что еще мы можем делать?
Он заплакал.
Великодушная в своей победе, она гладила его голову и тихим голосом успокаивала.
Десять минут спустя он яростно любил ее. Затем, спустя еще десять минут, он снова плакал.
Предательство.
Он предал себя и, таким образом, был предан сам.
— Я хотел помочь людям.
— Ты лучше сначала найди кого-нибудь, кто поможет тебе.
— О, Моника, Моника.
«Мы, протестанты, рано или поздно должны задать себе этот вопрос: понимаем ли мы „подражание Христу“ в том смысле, что должны копировать его жизнь и, если можно использовать такое выражение, передразнивать его позор; или, в более глубоком смысле, мы должны прожить нашу жизнь так же праведно, как прожил свою он, во всем значении этого понятия? Нелегкое дело — прожить жизнь, подобную Христу, но невыразимо труднее прожить
Одинок.
Я одинок…
— Итак, он умер. Никогда не послал мне даже пенни, пока был жив. Никогда не приезжал повидать тебя. Теперь он оставляет тебе свое дело.
— Мама, это был книжный магазин. Он, вероятно, не очень преуспевал.
— Книжный магазин! Типично для него. Книжный магазин!
— Я продам его, если хочешь, мама, и отдам тебе деньги.
— Премного благодарна, — сказала она с иронией. — Нет, оставь его себе. Может быть тогда ты перестанешь занимать у меня деньги.
— Интересно, почему он не написал раньше? — сказал он.
— Они могли бы пригласить нас на похороны.
— Ты бы поехала?
— Он был моим мужем, не так ли? Твоим отцом.
— Думаю, им потребовалось время, чтобы найти, где мы живем.
— Сколько Глогеров в Лондоне?
— Действительно. Если подумать… странно, что ты никогда не слыхала о нем.
— Я не интересовалась. Его фамилия не значится в телефонной книге. Как называется магазин?
— «Мандала». Он находится на Рассел-стрит.
— Мандала? Это что за название?
— Он торговал книгами о мистике и тому подобном.
— Похоже, что ты пошел в него, не правда ли? Я всегда говорила, что ты пойдешь по его стопам.
Он старался разобраться с книгами отца. Часть магазина была в относительном порядке; книги расставлены по полкам, теснившимся на небольшой площади. Однако со стороны черного входа помещение было завалено качающимися стопками книг, достигавшими потолка, окружавшими неприбранный стол. А в подвале было даже больше книг; среди них змеились узкие проходы, похожие на лабиринт.
Глогер отчаянно пытался привести в порядок хоть часть помещения. Но, в конце концов, он просто оставил книги лежать там, где они были, изменив только кое-что в помещении для покупателей; завез кое-какую мебель для себя на второй этаж. После этого он почувствовал себя устроенным.