Се ля ви… Такова жизнь

– Он у нас дрессированный. Из команды собак-санитаров. Они и на поле боя раненым приучены помощь оказывать – бинты, лекарства у них в сумках заложены. Ну и голос подают, зовут на помощь к обнаруженным раненым. Его и в подвал спустили, чтоб узнал, не остался ли кто. Вот тебя и нашел.

В другое помещение уцелевших раненых не переносили, решили сразу грузить на баржу и вывозить из блокады на большую землю. Возили нас солдаты на ручных каталках. Лошадей-то уже съели. Машины без бензина. Смотрю, пес не отстает от моих носилок, бежит рядом. И на баржу по трапу проскочил. Пропустили, он же из команды, которая нас эвакуировала.

Но на этом мои беды и радости в тот день не кончились. Потянул буксир нашу баржу. А мы все лежим на палубе, как курортники загорающие. И правда, как курортники – время летнее, солнышко греет, на душе легко, живы останемся, из развалин выбрались, блокаду покидаем.

Но не тут-то было! Где-то на середине озера слышим: загудели в небе немецкие бомбардировщики. И вижу прямо на нас делают заход и пикируют, бомбы сбрасывают. Видят гады – мы, раненные, лежим, как на выставке, по всей палубе. Кресты красные выложены медперсоналом, никаких других кораблей нет рядом, ни военных, ни транспортных, только наша санитарная посудина беззащитная.

Поупражнялись немецкие летчики, как на учениях засадили несколько прямых попаданий в нашу баржу, разнесли ее в щепки. Нас, кто уцелел, вышвырнуло взрывами в воду. Понятное дело – захлебываемся, тонем. Ну, я сгоряча руками ногами задвигал, но не надолго меня хватило: боли уже не чувствую, а сознание теряю. Еще на плаву, на поверхности, а уже как неживой, паморки потускнели. И вдруг чую, рядом кто-то по воде стукает. Гляжу, а это пес мой знакомый, Рекс, ко мне плывет – тоже его взрывной волной вышвырнуло. Плывет ко мне, прямо улыбается, языком красным так и машет. Видно, устал уже. Но гребет явно ко мне, узнал меня. Вижу по глазам его радостным – узнал. Тут и я немного оклемался – родное существо рядом объявилось. Осмотрелся я, доску – обломок от баржи – неподалеку увидел. Подплыл к ней, грудью навалился, отдыхаю. И пес рядом, тоже лапы забросил на эту доску, языком машет, отдыхивается.

– Ну что, брат, живем! – сказал я ему, а он глазами так и отвечает, только сказать не может:

– Живем! Опять выбрались!

Вскоре катера военные появились, матросы стали собирать тех, кто уцелел. И к нашей доске подплыли. На катере, как в трамвае, людей набито, не лежат, а стоят раненые плотно один к одному.

Матрос мне руку протягивает:

– Давай, браток, помогу.

Я руку не подал, прошу его:

– Сначала собаку возьми.

– Нельзя собаку, перегруз у нас, не видишь. Давай руку быстрей. Скоро немцы опять налетят.

– Я без собаки не полезу.

– Чумной какой-то. Далась тебе эта собака!

– Прошу тебя, морячок, она мне жизнь спасла.

– Ну, давай, подсаживай ее снизу…

Я подтолкнул Рекса, превозмогая боль в груди. Моряк едва успел ухватить и меня за шиворот.

– Чуть не утонул из-за своей собаки, – запыхавшись, говорил он, когда выволок нас обоих на борт.

Катера взяли курс не назад в Ленинград, а к большой земле. Немцы еще раз догнали нас на пути, но юркие катера так ловко маневрировали, что белые фонтаны взрывов взлетали в стороне или позади катеров.

Я и собака, прижавшись друг к другу, молча глядели то на черные самолеты в небе, то на белые фонтаны воды, взлетающие вверх. Все это происходило как в кинохронике, которую я не раз видел на экране. Мы с Рексом прижимались все крепче и грели друг друга после вынужденного купания, даже когда улетели немецкие самолеты. И странное дело, от его тепла, от прикосновения собачей шерсти к моему телу, даже через рубаху, я ощущал прилив сил, прочность во мне какая-то появлялась. Я гладил Рекса, а он явно одобрительно глядел на меня, иногда лизал мне щеку, не навязчиво, а так вроде подбадривает – лизнет разок – держись, мол, все в порядке.

С военных катеров перенесли нас на грузовые машины, уложили плотными рядами. Ко мне в кузов и Рекс запрыгнул. Знакомый солдат, который меня из подвала через окно вытащил, его Сергеем звать, тоже уцелел при водной процедуре, говорит:

– Смотри, как к тебе привязался, не отходит. Его инструктора, Колю Еременко, на прошлой неделе убило. Рекс, бедный, очень скулил, когда Колю хоронили. Прямо как человек плакал. Рекс, помнишь Колю Еременко?

Пес завилял хвостом, тихонько заскулил.

Полевой госпиталь размещался в бывшей школе. Тяжелораненых разместили на первом этаже, на полу, без коек, положили матрасы рядами. Покормили нас кашей гречневой с мясным подливом, хлеба дали уже не блокадную, а полкилограммовую пайку. Я не всю съел. Желудок усохся в блокаде. И не только поэтому хлеба оставил, хотел Рекса покормить. Поднялся, хотя и с трудом, добрался до ближнего окна. Гляжу, а Рекс тут как тут. Чует, где я. Увидел меня, заскулил, приветливо завилял не хвостом, а всем задом. Я ему стал бросать куски хлеба. Он ловил их на лету, быстро жевал и заглатывал. Проголодался псина, как и мы, за этот долгий страшный день.