Се ля ви… Такова жизнь

Ну, зимой сам Бог велел выпить для сугреву больше, чем в теплые дни. Короче говоря, увлекся я этим делом, в настоящего алкаша превратился. Уже не могу дожидаться, когда Шурка вечером пузырек принесет, меня с утра озноб колотит. Иду к ней в магазин похмелье выпрашивать. Она уже меня последними словами кроет. Но стакан нальет. А мне уже много не надо, я и со стакана иногда свалюсь, где попало.

И вот в этой гибельной ситуации опять спас меня Рекс. С появлением Шурки он уходил из комнаты, старался с ней не встречаться. А она его тоже невзлюбила:

– Не место собаке в комнате, гони его на двор, пусть дом сторожит, как положено.

Я ее предупреждал:

– Ты Рекса не трогай, он мой друг, он дважды мне жизнь спас.

– Ну, спас и ладно, а теперь пусть в доме псиной не воняет.

Надо признаться, нехорошо я себя повел, не защищал Рекса решительно. Шурка, хоть и не жена официальная, но фактически была хозяйкой в доме. И на меня уже покрикивала, а на Рекса, если он не успеет сам выйти из комнаты, кричит:

– Давай, пошел отселева! Нечего в хате вонять. Пошел, пошел!

Однажды я не дошел до своего двора, свалился у чужого забора и уснул. Слышу, меня кто-то тормошит. Открываю глаза и не верю тому, что вижу: передо мной оскаленная пасть Рекса, и глядит он на меня с такой злобой – вот-вот в горло клыками вцепится.

– Ты чего, очумел? – шепчу ему испуганно.

А он рычит и медленно задом отодвигается. Я поднялся, побрел домой. Рекс впереди меня трусцой бежит, оглядывается и все порыкивает. Никогда такого он не позволял себе. Видно, кончилось его собачье терпенье, понял он, что дохожу я, как говорится, до ручки.

Привел он меня домой. Сам на крыльце лег. Как только Шурка пришла с работы, Рекс встал на ее пути, клыки ощерил, шерсть на нем дыбом встала. Он так грозно рычал, что Шурка к воротам попятилась, а мне кричит:

– Эй ты, собачий прислужник, убери кобеля, он, видно, сбесился! На своих кидается! Пристрелить его надо!

От этого крика Шурки сразу и хмель и похмель из меня вылетел. Особенно шибанули ее слова – «собачий прислужник» и «пристрелить». Кого пристрелить? Рекса? Который мне не только жизнь спас, а до появления этой Шурки самым близким другом был.

Выскочил я на крыльцо, наверное, такой же взъерошенный, как и Рекс. А он стоит между мной и Шуркой и не уходит. Рычит потише, то на нее, то на меня, но стоит между нами неподвижно.

Шурка кричит:

– Вот что, Петро, или я, или он. Или ты его пристрелишь, или я в твой дом ни ногой!

И тут меня просто осенило – действительно пора выбор сделать, так продолжаться не может. Ведь погибаю я. Спиваюсь. И все из-за этой Шурки. Даже Рекс понял – спасает меня от нее.

– Не кричи. Не шуми. Не позорься перед людьми. Выбор я сделал: остаюсь с Рексом. А ты живи как жила. Давай расстанемся без скандала, по-хорошему, как говорится, как в море трактора. Ты мне не жена, я тебе не муж. Кончились наши шуры-муры.

Вскоре после этой размолвки встретил я на улице председателя колхоза Ципко. Хмуро он на меня поглядел, сказал своим сдержанным трубным басом:

– Я тебя предупреждал. И совсем уже решил было выгнать за пьянство. Но вижу, вроде бы остепенился. Не якшайся с Шуркой, она до добра не доведет. Не мой кадр, я бы ее давно уволил.

– Спасибо, – говорю, – за доверие. Больше такое не повторится.

Хотел добавить, Рекса надо благодарить, опять он меня спас. Собака, а повела себя благоразумней человека. Шурка, вон, вроде бы добрые дела для меня делала и едва не погубила. Но не стал я об этом говорить председателю, подумал – не поймет.

И стали мы с Рексом опять вместе жить-поживать и старое воспоминать. Я ему иногда вечерами эпизоды из своей жизни рассказывал. А он лежал на своей подстилке, положив голову на лапы, и внимательно слушал. Только уши стояли торчком и поворачивались как маленькие локаторы. Теперь в моих воспоминаниях прибавилась и скандальная размолвка с Шуркой. При упоминании ее имени Рекс приподнимался и тихо рычал.

Так и дожили мы с ним до старости. Собачий век короче человеческого. Одряхлел Рекс, шерсть облазить стала. Он, чистюля, в комнату теперь не заходил, под крыльцом ложился. Я ему туда подстилку перенес. Порой глядел он на меня очень жалостливыми глазами, будто хотел сказать: не за себя печалюсь, мой собачий век кончился, за тебя боюсь – как ты тут без меня жить будешь, кто тебя защитит в случае беды или какой-то опасности.

Умер Рекс в огороде. Не хотел, видно, обременять меня своей кончиной. Ушел от дома вечером. Я звал его перед сном с крыльца, не появился. Утром нашел его под кустом. Лежал, будто уснул, положив свою умную голову на лапы.

Похоронил я его на том же месте, которое он сам выбрал. Обернул в свою шинелку фронтовую, сена постелил на донышко. Небольшой холмик дерном обложил. Прихожу иногда со скамеечкой, посижу возле холмика, порассказываю ему, как это делал прежде, случаи из нашей жизни.

Соседи, наблюдая эти мои странности, наверное, думали – выжил старик из ума. Да я и не отговаривал их – правда и старик, и ума не осталось, только одни воспоминания вот эти.

Попросил я однажды соседа Дмитрия: