Се, творю

– И значит, наш, пардон за выражение, город Солнца…

– Угу. Официальная отмазка, конечно, кризис, все чинно-благородно. Но я же чувствую, как на меня смотрят. И чиновники, и свой брат олигарх. Мол, чего это ему – больше всех надо, что ли? Купи ты себе уже двадцать километров Лазурного берега, пару футбольных клубов и угомонись наконец!

– То-то я смотрю – строительство стенда заморозили… – помолчав, сказал Алдошин.

– Еще бы! – невесело хохотнул постаревший мальчик Наиль. – Скажу вам по секрету: независимая экспертиза показала, что марсианский саксаул не будет пользоваться спросом у мирового потребителя.

Алдошин помедлил мгновение, потом распрямил спину, точно вынужденный капитулировать маршал.

– Так, – сказал он сдержанно. – Ожидал я нынче тяжелого разговора, но чтобы настолько… И что теперь?

Его собеседник, видимо, устал стоять. Пожевал губами и неторопливо пошел к своему креслу за необъятным, как космодром, столом. Уселся, бесцельно перебрал какие-то бумаги. Наконец поднял глаза.

– Ну, года два-три меня еще не разорят, – просто ответил он. – Разве что специально постараются. Но тратить я смогу теперь только свои деньги. И только столько, чтобы не поплыть брюхом кверху. Центральной поддержке и подпитке хана.

Некоторое время было тихо.

– Расскажите мне коротенько, Борис Ильич, что мы тут успели. Я в этом бардаке совершенно оторвался от дел.

Академик подобрался.

– Если коротенько, то так. Проработаны и смонтированы три модели челнока.

– Один к одному?

– Нет, конечно. На старом стенде модели в натуральную величину просто не поместились бы. Одна пятая. Проведен предварительный обдув всех трех, выбрана наиболее перспективная.

– И все?

– Нет, конечно. Мы ей еще имя придумали.

– Надо же. Давайте я угадаю. «Аэлита»? «Галактика»?

– Нет. Холодно.

– Не пугайте меня. Неужели вы, окрыленные эпохой советских триумфов, вспомнили первый атомный ледокол и, свят-свят-свят, назвали челнок «Ленин»?

– Ни в коем случае. «Лоза».

– Нетривиально… Закрадывается подозрение, что продукция виноделов вам крупно помогла в работе.

– В честь Лозино-Лозинского.

Наиль качнул головой.

– Благородно… Но, увы, негусто.

– Вторая группа, как мы и уговорились, занималась «Ангарой». Понятно, что Перминов «Ангару» не отдаст, но велась параллельная проработка и, в общем, есть вероятность, что базовый модуль носителя можно без потерь удешевить процентов на семь-восемь. В абсолютном исчислении это, как легко понять, бешеные деньги. Спроектированы и отмоделированы новые форсуночные головки. Судя по всему, они позволят увеличить тягу… Не принципиально увеличить, но существенно. Что делать с такой информацией – решать, конечно, вам.

Олигарх помолчал. Потом проговорил горько:

– Семь-восемь процентов. Господи, при нормальном положении дел – подвиг! Инженеров на руках надо носить! А эти там… пилят…

Он глубоко втянул носом воздух и, на миг зажмурившись, сокрушенно помотал головой.

Академик молчал.

– Знаете… Мне сын тут книжку подсунул… Он, вообще-то, человек вменяемый, но читает много всякой ахинеи, не относящейся непосредственно к его занятиям. Избаловал я его…

Интонация была в разительном контрасте со словами: в голосе владельца Полудня звучали одобрение и отцовская гордость.

– Так вот он прочитал, и мне показал, историческую книжку про каких-то, срам сказать, древних китайских бюрократов. Автор там доказывает, что если в стране по тем или иным причинам неизбежно государственное управление экономикой, в этой стране либо должна господствовать какая-то мощная идеология общественного блага и личного бескорыстия, либо госаппарат превращается в ненасытную саранчу, полностью пожирает экономику и страна погибает. Государственного служащего, управляющего экономикой, в принципе нельзя сделать добросовестным и эффективным за деньги. Чиновник, если его интересуют только материальные блага, может хоть лопаться от денег, которые ему платит общество, и все равно плевать на это общество[10]. Похоже на правду, а?

– Я не историк, – вежливо ответил Алдошин. – Но… Подумаешь, открыл Америку.

– То есть? Вам эта мысль кажется знакомой?

– Знаете, я в школе учился, когда только-только Гитлера побили. Поэтому мне Германия как-то ближе новомодного Китая… И вот что я запомнил: уж на что немецкие государства в девятнадцатом веке мало отставали от тогдашних лидеров, Англии и Франции – и то, чтобы их догнать, понадобились сначала немецкий романтизм, а потом и прусский национализм. Который, конечно, не лучшим образом аукнулся в веке двадцатом… Но если бы версальские победители не зарвались с перекройкой мира под себя, любимых – не аукнулся бы. А вот если бы не Гете, Шиллер и Гейне, немцы после того пенделя, который им отвесил Бонапарт, вечно занимались бы одними сосисками. Все остальное выменивали бы на сосиски у лидеров.

– Смешно, – с грустью сказал Наиль.

Алдошин встал и подошел к одному из книжных стеллажей. Возможно, подумал он, с тех пор об этом написали и получше, и поподробнее, даже наверняка написали – да вот я помню только эту книжку из отцовской библиотеки…