Сеансы одновременного чтения

А она, Магдалина, получала из Парижа раскрашенные от руки планы мостов через Сену, собора Нотр-Дам или променада на Елисейских Полях, на которых ее сын «для удобства ориентирования» отмечал стороны света, а на обороте перечислял, что и когда читает. Правда, писать об этом юноше довольно долго было почти нечего. Его гимназическое знание французского языка имело солидные основы, но оказалось совершенно недостаточным для того, чтобы свободно чувствовать себя в стране великих писателей. Поэтому, как и всякий чужак, боящийся насмешек, он сначала избегал настоящих литературных произведений, намереваясь появиться там лишь тогда, когда почувствует, что может понять все те нюансы, которые составляют богатство любого языка. «Начал я с газет…», — писал он матери.

— Мне хочется познакомиться с теми областями, которые посещают обычные люди, а уж потом отправиться завоевывать поэтические вершины… — вслух читала она строчки из писем сына в своей наполненной меланхолией комнате в доме на Большом Врачаре.

Обстоятельства сложились так, что газет у Анастаса оказалось в избытке. В комнате напротив него жила швея родом из Прованса, уверенная в том, что в Париже она сможет стать модной портнихой. Она покупала чуть ли не все газеты и журналы, стараясь быть в курсе последних сплетен и событий, происходящих в тех слоях общества, по отношению к которым можно было применить слово «шик», ибо свято верила, что благодаря этим сведениям, в тот момент, когда пробьет ее час, она из скромной девушки, прорезающей и обметывающей петли для пуговиц, превратится в создателя высокой моды. Она регулярно снабжала Анастаса целыми охапками старых газет, прошлогодних еженедельников, посвященных опере, охоте на мелкую дичь, теннису или бегам, журналов об искусстве интерьера и устройстве садов, по окончании сезона — пачками модных журналов осень-зима или весна-лето, информационными бюллетенями для биржевых маклеров, каталогами сельскохозяйственных выставок-ярмарок, так называемыми «желтыми» еженедельниками за прошлый месяц, которые с одинаковым азартом описывают роскошные балы остатков аристократических семейств и нераскрытые преступления в притонах на окраине города…

— Учитесь! — всегда повторяла швея одно и то же, шлепнув на пол груду газет и получая скромное удовольствие от того, что может выглядеть важной особой в глазах застенчивого сербского студента.

Анастас читал с большой охотой. По правде сказать, ему нравилось, что там, среди пестрых статей и заметок, он почти всегда был в полном одиночестве, ведь полчища любопытных давно покинули большинство этих столбцов, так что никто ему не мешал блуждать целыми ночами и медленно читать по слогам то, на что при других обстоятельствах у него не хватило бы храбрости даже глянуть. Было что-то удивительное в содержании этих текстов, предназначенных для множества людей и стремительно пустевших с появлением следующего номера газеты. Среди некогда чрезвычайно важных заголовков теперь эхом отзывались одинокие шаги. Там, где когда-то целые толпы дышали одним дыханием, теперь ничто не шелохнется, воздух сперт, пахнет плесенью и неизбежным распадом. О былом величии событий свидетельствуют лишь контуры судеб, но и они становятся все бледнее, все неубедительнее, и уже близок час, когда кто-то неминуемо задаст вопрос: а существовали ли эти судьбы вообще?

С другой стороны, газетные просторы давали юноше возможность ощутимо почувствовать разницу между пустыми и полными словами языка, он увидел, как можно ловко обходить собственные заявления и даже клятвы, утверждая вчера одно, сегодня другое, а завтра третье, в чем он без труда убеждался, получив от швеи новую пачку газет. Давали они и возможность, пусть даже с некоторым опозданием, усвоить некоторые манеры, не знакомые такому человеку, как он, то есть с Востока, так здесь называли ту часть Европы, откуда он прибыл. Возможность без стеснения остановиться перед напечатанным роскошным меню какого-нибудь шикарного ресторана и досыта поесть, не обременяя себя размышлениями о том, во что это обойдется, выбирая такие блюда и десерты, одни только поэтические названия которых уже свидетельствовали об изысканности галльского гастрономического вкуса, и сопровождая их благородными винами со звучными названиями. Наконец, здесь, в газетах и журналах, у него появлялся шанс столкнуться с такими людьми, встреча с которыми в реальной жизни французской столицы вряд ли была возможной.

— Так человек только покой теряет, зачем давиться в толпе? Готов биться об заклад, что узнаю больше твоего, если завтра просто пробегу глазами по всему, что ты обдумывал сегодня, расчленяя то, что написано по строчкам, — вот лишь одно из его упрямых утверждений, зародившихся еще во время учебы во Франции и повторявшихся много лет спустя после возвращения из Парижа в белградской парикмахерской «Три бакенбарда» или в ресторанчике «Русский царь».