Secretum

– Сейчас как раз полдень. Встреча была назначена на это время, – заметил я, после того как мы внимательно огляделись вокруг, как делали это всегда.

Мы поднялись на третий этаж. Перед нами на полу лежала картина Питера Бёля.

– Это выглядит, как грубая ошибка специалиста, – констатировал Атто.

Низко наклонившись к полотну, аббат занимался тем, что сверял изображение чаши Капитор с оригиналом, который недавно мы чуть не съели глазами у ораторианцев.

– Все так, как я говорил: то, что на первый взгляд показалось нам правой ногой Амфитриты, сливается с левой ногой Посейдона, – продолжил Атто.

– Тогда все так, как я говорил, – решил вмешаться я. – Они просто положили одну ногу на другую.

– Вначале я тоже так подумал, – возразил он. – Но посмотри на их ноги еще раз, только внимательнее.

Я тоже склонился к полотну.

– Точно, большие пальцы… – удивленно воскликнул я. – Но как это возможно?

– Судя по их позе, они не могли так положить ноги: правая нога Амфитриты действительно принадлежит ей, а левая нога Посейдона – ему.

– Такое впечатление, будто ювелир неуклюже приделал ноги у бедер изображенных фигур.

– Именно. И это весьма странно для мастера, который смог создать подобный шедевр, ты не находишь?

– Нам нужно вернуться к ораторианцам, в их музей, и попросить показать нам чашу еще раз.

– Ах нет, я не думаю, что это как-то поможет. К сожалению, совершенно невозможно понять, где какая нога у этих фигур, а уже попытался разобрать это по оригиналу, но ты видишь вот здесь эту небольшую полоску из золота, которая проходит вдоль бедер Посейдона и Амфитриты, прикрывая их?

– Да, я заметил ее.

– Так вот, ювелир припаял ее на изображения богов таким образом, что теперь больше не представляется возможным приподнять ее и раскрыть тайну. Я спрашиваю только, зачем…

Мелани оборвал себя на полуслове, лицо его вытянулось, изображая гневное неодобрение.

– Опять этот сумасшедший голландец. Когда же он наконец прекратит?

Как всегда, из непостижимых глубин дома до нас донеслась игра Альбикастро: снова по залам «Корабля» пронеслась возвышенная мелодия фолии. Вскоре и сам музыкант зашел в нашу комнату.

– Спасибо за комплимент, господин аббат Мелани, – спокойно заметил скрипач, намекая на то, что услышал замечание Атто. – Телемах, сын Одиссея, победил женихов как раз благодаря тому, что прикинулся безумным.

Мелани презрительно засопел.

– Я не буду долго надоедать вам, – заметил Альбикастро после недружественного жеста Атто. – Однако подумайте о Телемахе, он вам пригодится!

Голландец уже второй раз говорил об этом Телемахе, Однако я не мог понять смысла его слов. Я знал «Одиссею» Гомера весьма поверхностно. Много лет назад я прочитал ее и помнил, что когда женихи Пенелопы съехались в дом его отца, Одиссея Телемах притворился сумасшедшим и таким образом обрек их на смерть. Однако это знание никак не помогло мне расшифровать слова Альбикастро.

– Синьор Атто, что он хотел этим сказать? – спросил я, когда скрипач ушел.

– Ничего, он безумен и точка, – изрек Мелани и захлопнул за голландцем дверь в зал.

Мы вернулись к картине. Однако уже через несколько секунд мы снова услышали настойчивое вибрато скрипки Альбикастро и его фолии. Мелани раздраженно закатил глаза.

– На картине нет и следа надписи, которую мы видели на самой чаше, – попытался я снова привлечь его внимание к тетракиону. – Наверное, она слишком мелкая, чтобы ее можно было изобразить на картине.

– Действительно, – через несколько секунд согласился со мной Атто, – либо Бёль не захотел рисовать ее. Или кто-то приказал ему не делать этого.

– Почему?

– Кто знает? Точно так же ювелир, изготовивший чашу, мог намеренно устроить эту путаницу с ногами, возможно, по чьему-то заказу.

– Но зачем?

– Черт возьми, мальчик! – выругался Атто. – Я высказываю лишь предположения. Призови на помощь свой ум и хоть раз попробуй сам найти ответ! И прежде всего скажи этому голландцу, чтобы он прекратил наконец изводить нас: мне нужно спокойно все обдумать!

Он зажал уши руками и пошел к лестнице.

Да, мне почти не приходилось видеть, чтобы Мелани так рассердился! И музыка Альбикастро не была столь громкой, чтобы вызвать такой гнев. Мне показалось, что не от громкости звуков, а, скорее, от самой музыки – этой особенной фолии, – Мелани начинал нервничать. Или, возможно, Атто раздражал сам Альбикастро, этот чудаковатый солдат и скрипач, с его странной философией. Он очень редко называл скрипачей сумасшедшими. А вот в случае с Альбикастро, который вовсе не был его врагом, сделал это уже несколько раз, как будто замечания голландца вызывали в нем сильный внутренний гнев.

– Согласен, синьор Атто, я сейчас спущусь вниз и скажу ему…

Но аббат уже давно скрылся из виду.

– Ну хорошо, а я пока поищу лучшее место, – услышал я из соседней комнаты.

Я сразу же побежал на его голос, решив, что он в среднем зале на третьем этаже. Но когда я пришел туда, там его не было.

Однако Атто не спускался и на нижние этажи я проверил еще раз главную лестницу. Тогда я поспешил к служебной лестнице и тут наконец услышал его шаги он не спускался, а поднимался.