Седая нить

Нельзя, чтобы все – видели.

Нельзя, чтобы многое – знали.

Кому какое, простите и поймите, до этого дело?

– Судьба нелёгкая, – промолвил Лао-Цзы, – как сказал в своей книге «Сонеты на рубашках» его ученик прилежный, Генрих Сапгир.

Генрих – тот вроде бы, так утверждают, букву одну в своей фамилии краткой, для благозвучия, видимо, когда-то, под настроение, неизвестно – зачем, изменил.

Был – углублённый в себя, своим становлением занятый, долгим, упорным, Сабгир.

Стал – обновлённый, встряхнувшийся, состоявшийся как поэт, авангардный, богемный, Сапгир.

«Б» на «п» исправил зачем-то.

(У Хлебникова в «Ладомире» сказано было так:

– Это шествуют творяне, заменивши Д на Т…

Но это – совсем о другом.)

Старый, опытный, мудрый, живущий в мире своём, сберегаемом в глубине души, Кропивницкий – ничего никогда в своей жизни трудной не исправлял.

Он принимал её – всю, такую, какой была она, какая была ему, однажды, свыше, – дана.

Он – радовался бытию.

Верил – в звезду свою.

Своему многогранному дару цену прекрасно знал.

Чутью своему точнейшему давным-давно доверял.

Головы, даже в годы тяжёлые, слава богу, он не сложил.

Он – просто-напросто жил.

Но, замечу тут же, при этом – и не совсем просто.

Был – сплошным продолжением роста.

Духовного, прежде всего.

Творческого. Извечного.

Везде и во всём – человечного.

Крайне важного – для него.

Жил – свет в небесах любя.

Жил – землю славя свою.

В аду – жил, словно в раю.

Жил он – внутри себя.

А ещё жил – внутри своего, надёжного, узкого круга.

Во время оно им созданного.

Буквально из ничего.

(Так могло показаться кому-то.

Но мне так вовсе не кажется.

Круг доверия и уюта.

Столько судеб в нём вместе свяжутся!)

И получилось ведь, надо же, – кое-что. Даже больше – что-то.

Нечто. Нити срослись духовные. Разрослись, как цветы, щедроты.

Небольшого, в общем-то, роста, но довольно широкий, устойчивый, спокойно, привычно, уверенно ходил он по той земле, которую постигать не уставал, которую, попавшую вдруг в историю, по-своему, разумеется, с неповторимыми нотами, в своём ключе и тональности, без помпезности, без банальности, с откровениями, прозрениями, наблюдениями точнейшими, со словами наивернейшими, ужасаясь всему и тут же, неизменно, им восхищаясь, ни с властями, ни с общим бредом по привычке не пререкаясь, на своём пути одиноком страстно, искренне воспевал.

Обожал он прогулки, долгие и неспешные, – на природе.

Замечал он то, что другому не дано заметить – в народе.

Получал он заряд энергии от своих наблюдений в мире.

Лаконичен был он в письме, ну а мыслил – гораздо шире.

В домашних условиях – сиживал вроде в сторонке где-то.

Но оттуда – из глаз его – вырывались потоки света.

Но оттуда лишь – от него – исходили всегда все токи.

И стихии кипели в нём, продлевая земные сроки.

И все нити незримые крепко держал он в своих руках.

Вот какие бывают силы в некоторых стариках.

Он был – прирождённый, редчайший, здесь, у нас, педагог. От Бога.

Ненавязчивый. Терпеливый. И давал он всем нам так много!

Был учитель он – по призванию. Был наставником. Добрым другом.

Звёздным странником. Вечным путником – над земным завьюженным кругом.