Седая весна

Добыча золота на Сусумане шла и зимой, но не в карьерах, а на рудниках. Иные из них были отработаны еще при царе, но не тщательно, кустарным способом. На таких рудниках большого золота, как правило, не было. И всякий самородок считался целым событием. Именно на таких полузабытых, заброшенных старателями рудниках и работали зэки. Там часто случались оползни и обвалы. Людей заваливало породой так надежно, что спасти удавалось редко. Да и не переживала администрация зоны. Не беспокоилась о креплении кровли в штольнях, выработках. Ведь материал надо было привезти с материка, оплатить. А вот зэков всегда хватало. Их привозили бесплатно. За их жизни никто не отвечал. Чем дешевле обходилась добыча золота, тем больше поощрений получала администрация. И хотя работа на руднике была много опаснее карьерной, зэки охотнее шли на рудник потому, что там не устанавливалась жесткая, неумолимая норма добычи. И потому кормили всех одинаково. Люди получали возможность хоть раз в неделю помыться в бане.

Конечно, все знали о завалах. Но они случались слишком часто, а потому зэки привыкли к ним, как к неизбежности. Они тоже слышали, что в том же Сеймчане золото добывают драгами — промышленным способом, что кустарщина там забыта и золото оттуда увозят машинами каждую неделю, не то что из Сусумана — раз в месяц. Там не знали гибели людей на добыче. Но… Это была другая зона. Туда не попадали политические.

А в Сусумане привыкли ко всему. Попадал под завалы и Селиванов. Уже в первую зиму не повезло. От жутких морозов треснула кровля и на головы посыпалась порода. Заскрипели стойки.

— Мужики, хана! Пыли на выход! — успел крикнуть один из зэков и первым нырнул из выработанной штольни. За ним остальные. Мишка оказался последним. Треск и грохот над головой услышал одновременно. Это было последнее. Потом наступила темнота. Очнулся от удушья. Хотелось пить. Но даже пошевелиться не мог. Все тело будто связано. Понял, попался надежно, но сам себе приказал — не паниковать.

Понемногу расшевелился. И как только смог освободить руки, стал выгребать себя из завала. На его счастье, он оказался не столь серьезным. И на четвертые сутки выполз из рудника. Весь в земле, даже лицо стало землистого цвета. Больно было дышать. Отказывали ноги и руки. Мутило. Едва выбравшись из рудника, Мишка потерял сознание. Охранник глазам не поверил. Селиванова все считали погибшим. А он вылез…

— О страхе надо забывать, когда привалило! Надо заставлять себя выжить и отнять, сбежать от самого черта из ада, потому что наш зэк живучей всякой нечисти! — смеялся Селиванов. Но… Не простил тех, кто, успев уйти из завала, не помогли ему, бросили, оставили в руднике. Он вышел. Но четверо других задохнулись. Их тоже не спасали. Сами не сумели выбраться. А через несколько недель, с теми же спасшимися, попал бы под новый обвал. Но успел… Услышал. Ушел вовремя, предупредив лишь троих… Да и потом случалось всякое. Работая в руднике, Селиванов научился слушать всякий звук и моментально ориентироваться. И все же случалось не раз, когда земля оседала на головы мигом, не предупредив треском, шелестом породы, вздохом или пощелкиванием стоек. И тогда Мишку вытаскивали те, кого он спас, предупредил, вывел, выволок.

В последний раз его вытянули на шестой день. Никто не верил, что тот будет жив. Ведь столько дней без воды! Но Мишка не умер…

Восемь долгих лет провел он в зоне. Не раз выживал чудом. И не только в завалах. Случалось, в первые три года ломали его зэки, налетали сворой, без причин. Куражились. Он отбивался. Бывало, вламывали за пайку хлеба, какую хотели отнять. Он дрался из принципа. Сам мог отдать и последнюю корку, но отнимать у себя не позволял никому.

Михаил Селиванов не придавал особого значения письмам девчонки — бывшей одноклассницы. Шурка не скрывала, что Михаил ей нравился. А потому никогда не упускала его из виду. Именно из-за него поступила в политехнический, а не в медицинский институт, как мечтала в школе. Она единственная, не испугавшись чекистов, была на суде и, узнав адрес зоны, постоянно писала Селиванову. Она вязала для него носки и свитеры, шарфы и варежки, высылала их ему. Он, краснея, иногда отвечал. Михаил плохо помнил ее. Никогда не оказывал внимания, но теплые вещи, какие получил от нее, очень пригодились.