Седая весна

— Не облиняла бы она за бутылку самогонки! А то ишь, кипиж подняла! Из-за нее мужиков в лягашку взяли! Если их не отпустят, и ей, и выродкам башки свернем.

— Вы еще погрозите! — усмехнулся Петрович, увидев подтягивающихся к дому Дарьи соседей. У них кулаки уже были наготове.

— Послушайте! Вы что? Вконец озверели? Беременную бабу избили и обокрали, вы ж еще и защищаете своих, заместо того, чтоб прощенья просить за разбойников, грозитесь семью порешить? Ну она ж не в лесу живет единой душой, чтоб вступиться было некому. Ни ее, ни детву в обиду не дадим, — предупредила Ульяна и предложила: — Вам сюда с горячей головой объявляться неможно. Чтоб большой беды не стряслось, уходит те восвояси, пока не поздно..

— Слушай, ведьма! Мы не пришли сюда драться со всей улицей. И самогонщица со своим выводком никому не нужна. Но… Пусть заявленье заберет, чтоб наших выпустили! — кричал отец одного из грабителей.

— Ее обидели ваши козлы! Разве о прощении так просят? — насупился Петрович.

— Мы заплатим ей!

— Вернем продукты!

— Ну, извинятся перед Дашкой! Что еще?

— Ты так лопочешь, словно одолженье ей делаешь! Кто обосрался в этом случае? Не Дарья у ваших отняла! Они у нее! — кричал каменщик Василий, продираясь сквозь соседей поближе к чужакам. Кулаки его были сцеплены и заметно побелели.

— А что, я должен шапку перед ней ломать?

— А не хочешь землю грызть, падла? — рявкнуло над головами леденяще жутко, и головы собравшихся невольно втянулись в плечи.

Михаил Селиванов, раздвинув соседей, встал перед незваными горожанами:

— С какого хрена тут возникли, козлы? Бабу, ее детей крошить вздумали? Гоношитесь здесь? Иль решили, что вступиться за них некому? Я вас самих — всех до единого тут урою! — схватил двоих мужиков из кучки родственников, поднял над головами и, стукнув друг о друга так, что хруст пошел, отбросил далеко в сторону и нагнулся за другими, но чужаки успели ускользнуть и бежали по улице так, словно за ними гналась лютая звериная свора.

Не оглядываясь, не переговариваясь, они мчались так, что даже на своей импортной машине вряд ли догнал бы их Селиванов.

— Слушайте, мужики! До меня дошло, как обидели Дарью. Она ребенка родила. А ее ограбили. Может, семье жрать нечего. Там трое детей. Давайте поможем!

Но никто из соседей не поддержал Михаила. Одни, пожав плечами, отошли от дома Дашки молча, другие, пробурчав вполголоса:

— Нашел нуждающуюся…

— Да у ней, если по совести, денег больше, чем у нас всех…

— Ну от городских защитить, вышибить их отсель, то — святое дело. Но скидываться Дашке, это уж смешно. У всех свои проблемы. А и она не последний кусок съела, — расходились соседи, не поняв Селиванова.

— Ну и жлобы! Ведь баба одна, с тремя детьми! И все зажались! Разве люди? — удивился человек, не поняв соседей.

Прожив на этой улице уже не один год, он так и остался северянином. Он не умел любить иль ненавидеть, общаться и помогать, держать слово — лишь наполовину.

Селиванов жил с открытой душой и не научился хитрить и ловчить, верить лишь частично. Он оставался самим собой всегда и всюду. Именно потому его часто не понимали, и у Михаила, несмотря на множество соседей, не появилось друзей.

Он часто чувствовал себя чужим в своем городе. И несмотря на теплое лето, нередко засиживался вечерами у жаркого камина, вспоминая Колыму и ужасаясь собственному желанию еще хоть раз взглянуть на нее, все отчетливее чувствовал, как не хватает ему Севера, с его нестерпимыми морозами, жестким снегом и людьми, равных им — не сыскать под жарким солнцем. И, глядя в огонь, понимал, какою тусклой и безрадостной будет его старость. Он оглядывался по сторонам. Вокруг ни души. Лишь двое ребятишек из Дарьиного дома удивленно и благодарно смотрят на него в окно…

Дашка укачивала Коленьку, когда в калитку постучался участковый.

— Ну, чего повадился? Иль опять настрочили на меня? Небось, когда нужен, не докличешься! — посетовала, вспомнив недавний визит родственников.

— Поговорить надо! — буркнул хмуро и, не спрося, вошел в дом: — Никто в этот раз ничего не написал о тебе. Сам пришел по делу о нападении. Обстоятельства вынудили. У мужиков у тех и впрямь беда. Уже две недели ситуацию с их женами раскручиваем, а все ни шагу с места. Да ты, наверное, тоже слышала о том деле. Двух челночниц убили в Белоруссии. Наших. Они были женами этих мужиков. Тоже кто-то польстился на товар или деньги. Обобрали дочиста обеих. Но хоть бы не убивали. Ведь трое детей остались сиротствовать. Взяли мы отцов их, а ребятне деваться некуда. Сами в милицию пришли. На порогах сидят. Отцов ждут. Не жравши и не спавши…

— Что ж родня не взяла?

- — Ни к кому не пошли. По своим горюют. Ревут. Глядя на них, сердце кровью обливается. Гнали — не ушли. Куда девать, что с ними делать? Сама пойми, в городе теперь всем тяжко. Нет работы и заработков. Нам эту ситуацию не выправить. Власти о том заботиться обязаны. А мы лишь последствия расхлебываем. Вот и с ребятней. Они матерей потеряли. Теперь отцов забрали.