Седая весна

— Вот горе-то. Одну беду с души снял. А вторая всю жизнь точить станет. Из-за ней земли под ногами не видит, — вздохнула Дарья, глянув вслед. Она не узнала даже имени человека. К чему? Считала, что никогда с ним не увидится.

С того дня прошли месяцы. Рос в семье малыш. Он уже пытался встать на ноги. Хорошо знал своих. Любил играть с Ольгой и Ванюшкой. И Дарья решила сходить на базар, купить мальчонке пинетки, рубашонки, ползунки.

Детвора осталась дома. Дарья присматривалась к детским вещам на барахолке. И вдруг услышала, как ее окликнули. Глянула, тот самый разбойник, что мириться приходил. Хотела уйти, но он придержал за локоть:

— Иль не узнала меня? Иль обижаешься?

— Не узнала, — соврала Дарья.

— А у нас, вишь ты, вчера суд кончился. Сыскали убивцев наших баб. Трое их было. Всех посадили. Двоим по десять, третьему — пять лет дали. Он не убивал. Машину вел. Но не сообщил, хоть знал. А еще за сговор. Тоже с голодухи…

— При машине голодали? — не поверила Дашка.

— Что думаешь, кто колеса имеет, тот богач? Хрен там! Теперь нам возмещать обещают. Да мы не хотим. Вот если б баб вернули. Но это никто не сможет. А рухлядь и тряпье — кому нужно? Вот пришел на базар, хочу вещи жены продать на хлеб детворе. Зарплаты не хватает. Может, купишь что-нибудь? Я тебе по-свойски, по дешевке отдам. Все, что в сумке, — за три сотни, — предложил Дарье.

— Нет, не надо, — вспомнила баба, что все вещи принадлежали убитой.

— Я малышу хочу купить кое-что. На другое — денег нет.

— Эй, ты, куда лезешь? — внезапно бросился мужик к Дарье и поймал за руку худого щербатого мальчонку лет восьми. Тот разжал ладонь, выпустил кошелек, какой уже нащупал в Дашкином кармане.

— Дядь, отпусти, — сверкнули слезы в глазах.

— Ее не трожь, засранец! Не то ухи оторву в другой раз! — выпустил руку и добавил тихо: — Этого и вовсе родители с дома прогнали. Алкаши. Оба живые. А пацан — сирота…

— Как зовут тебя? — успокоилась Дарья, зажав кошелек в ладонь.

— Витькой! Слышь, Дарья, не клади деньги в карман. Вокруг одна беда кружит головы люду. Ненароком обидят. Береги копейку. Она всем тяжко достается.

— Спасибо тебе! — поблагодарила человека.

— Да погоди-ка, что я хотел сказать? А, вот! Илью Ивановича схоронили. Твоего мужика недавнего. Его сыновья из дома выгнали. Рассорились, подрались меж собой и ночью выпихнули из квартиры. Он в подъезде долго стоял. Его бомжи с собой звали. А он, вот, с ними не пошел. К тебе хотел воротиться. Был уверен, что возьмешь. Да трезвым — заробел, не решался. Бомжи угостили его. Налили. Он окосел. И пошел. А тут дождь грянул… В луже не приметил открытый люк средь дороги и в него угодил. Вылезти не смог, захлебнулся. Через три дня сыскали. Семья отказалась хоронить его. Так и закопали, как бездомного.

— А ты откуда все знаешь? — засомневалась баба.

— Ну как? Я ж теперь на кладбище! Единое место в городе, где заработать можно. Там все про всех знают, — рассмеялся простодушно.

— А говоришь, заработка не хватает детям?

— Это верно. Я ж готовить не могу. Всухомятку едим. Потому расходы большие. Через пару месяцев год исполнится по жене. Вот тогда о хозяйке можно будет подумать, — оглядел бабу жадно. Та, покраснев, зло сплюнула. Поспешила уйти. И вскоре забыла о встрече. К тому ж домашние заботы выматывали так, что не только о мужике, свое имя вспомнить было некогда. Разве только о том, кого любила в юности…

Вечером, когда к Дарье пришла Ульяна, баба вдруг вспомнила, рассказала об услышанном на базаре, об Илье Ивановиче:

— Может, и сбрехал напрасное на человека, только жаль коли правда, что помер, как и жил, неприкаянно, — пожалела вслед.