Седина в бороду

– Потому что твое имя – загадка для меня. Как тебя зовут?

– Ты прекрасно знаешь?

– Знаю? Я знаю лишь, что называла тебя Джон.

– Я и есть Джон.

– Я так и думала прежде. Я верила в это, потому что ты сам сказал. но… – Она покачала головой.

Сомнение, появившееся в ее глазах, больно задело его.

– Так оно и есть, клянусь честью! – Сэр Мармадьюк был совершенно серьезен. – Почему ты сомневаешься?

– Потому что у меня есть на то веские причины.

– Дитя мое, – начал он еще серьезнее, – о, дитя мое…

– О, мужчина! – отпарировала Ева-Энн, – о, мужчина, неужели ты не видишь, что дитя твое – женщина? Открой глаза, напряги слух и осознай наконец, что я женщина, бедная ты, заблудшая душа!

Сэр Мармадьюк вздрогнул и уставился на кусок бекона, который собирался отправить в рот, так, словно тот залепил ему оглушительную пощечину.

– А любая женщина куда мудрее большинства мужчин, – продолжала девушка хладнокровно, – особенно, если речь идет о таком высокомерном, хорошо воспитанном и очень тяжеловесном представителе мужского племени, который знает обо всем на свете, но ничего не ведает о самом себе! Давай я налью тебе еще кофе.

– Спасибо! – ошеломленно поблагодарил сэр Мармадьюк. – Никогда не подозревал, что я тяжеловесен.

– Ты вообще плохо знаешь себя. Ты столь же тяжеловесен, как огромный замок со всеми его стенами и башнями, такой же надменный, величественный и неприступный. Вот твой кофе.

Сэр Мармадьюк молчал, тупо помешивая ароматную жидкость. Ева-Энн бросала на него косые взгляды.

– Похоже, – наконец сказал он, – я только сейчас начинаю узнавать тебя.

– Потому что я женщина!

– Однако за одну неделю в тебе произошли поразительные перемены.

– Две недели и три дня! – провозгласила Ева-Энн.

– Я-то полагал, что ты простая деревенская девушка, очень юная, очень безыскусная, очень застенчивая…

– Потому что ты всего лишь мужчина!

– А оказывается, я ошибался самым ужасным образом, если, конечно же, ты не разыгрывала передо мной роль.

– Роль? – она сверкнула на него глазами. – Разыгрывала роль? Сэр, я такая, какой меня сотворил Господь!

– Великолепное творение! – сэр Мармадьюк почтительно поклонился.

– О! – в ярости воскликнула Ева-Энн. – Я не привыкла выслушивать льстивые похвалы, я не знатная леди, а всего лишь Ева-Энн, которой давно уже пора приниматься за стирку.

Сэр Мармадьюк величаво выпятил грудь.

– Мадам… – начала он, но девушка резким жестом остановила его.

– Нет, только не это! – вскричала она в непритворном ужасе, – ты снова собираешься, раздувшись от гордости, сказать тяжеловесный комплимент. Возьми-ка лучше топор и наруби дров.

Какое-то мгновение джентльмен стоял неподвижно, надменно хмуря брови и презрительно кривя губы, но вскоре весело рассмеялся и, прихватив топор, отправился рубить дрова.

К заготовке топлива наш герой подошел с привычной для себя скрупулезностью, тщательно следя за тем, чтобы все ветки были одного размера, укладывая хворост в идеальные по форме вязанки. От этого всепоглощающего занятия его отвлек испуганный возглас Евы-Энн.

– Джон, посмотри на Горация!

Оставив топор, джентльмен спустился к ручью. Ева с испугом смотрела на блаженно жующего Горация.

– Джон, с ним все в порядке?

– Он выглядит очень довольным. – Сэр Мармадьюк потрепал Горация, недовольно мотнувшего головой. – Посмотри, какая у него шелковистая шерсть.

– Я ежедневно чищу его. Но посмотри же, как тяжело он водит глазами!

– Ну и что?

– Но он только что съел самую большую тряпку, которой я мою посуду.

– Ничего удивительного в том нет. А теперь он просто высматривает другие не менее аппетитные вещи, щетку или мыло. У нашего Горация широкие вкусы. А теперь, если ты составишь список того, что нам необходимо, я…

– Ты собираешься в Годалминг, Джон? Это очень опасно! Лучше пойду я.

– Нет, – он успокоительно улыбнулся. – Идти нужно мне, а там будь что будет… – в этот момент Гораций, подкравшись поближе, ткнулся бархатистым носом в руку Евы-Энн. Сэр Мармадьюк возмутился, – Можешь наслаждаться моей шляпой, моим пальто, палаткой, но Еву-Энн ты уж оставь мне.

– Но зачем подвергать себя такому риску? – спросила девушка, делая вид, что не замечает, как рука джентльмена легла на ее руку. – Разве тебя не страшит будущее?

– Ничуть, если не считать одинокой старости.

– А разве она обязательно должна быть одинокой, Джон?

– Старость – это всегда одиночество.

– Конечно же нет, если есть любовь.

– Ева-Энн, ты по-прежнему считаешь меня дурным человеком?

Какое-то мгновение девушка молчала, отвернувшись и глядя в сторону, затем ответила все так же не глядя на него.

– Ты ведь попросил меня забыть. Ты назвал случившееся безрассудством! В тот момент я ненавидела тебя.

– А сейчас, Ева-Энн?

– А сейчас, Джон, только Господь Бог может ответить, каков ты на самом деле. Ты больно ранил меня, поколебал мою веру в тебя, и все же тебе достаточно сказать мне хоть слово, и я последую за тобой хоть на край света, Джон.

Он выпустил ее руку и поспешно отвернулся, издав какой-то странный приглушенный звук, в котором слились страсть, боль и нечеловеческие усилия, которыми он сдерживал себя.