Седло для дракона

Сберегая силы пегов, они медленно набирают высоту. Круг за кругом поднимаются над городом. Какая же маленькая Москва сверху! Ладонью накрыть можно. Жмется к реке, прячется за стенами, разбегается отдельными избами, покачивает мачтами купеческих кораблей. Они поднимаются выше, ныряют в белую перистую тучу. Выходят из тучи туда, где верхний край ее бугрится, образуя таинственные, волшебным снегом занесенные города. Вот колокольня, а вот пасется стадо коз. Одна из них, самая рогатая, забралась на пригорок и застыла на нем, задрав закругленные рога. Мокша глядит. Рот его разинут. Можно положить туда монету, а после достать: он и не заметит. Мокша с детства способен так засматриваться, что надолго выпадает из реальности. Одни утверждают, что это эхо небесного дара, другие же считают Мокшу из-за этого дурковатым. «Сил моих больше нет! Пошлешь его за водой, а он стоит как пенек перед курицей какой-нибудь. Глазеет на нее, а у самого мухи в ушах женятся! Выпорю!» – кричал когда-то отец Мокши.

Митяй свистит, привлекая внимание Мокши. Складывает пальцы утиным клювом, показывает вниз. Мокша мешкает и когда наконец направляет Стрелу к земле, Митяй с Ширяем уже стали размером с точку. Стрела полусгибает крылья, заводит их назад, и вот они уже несутся вслед. Мокша склоняется к гриве лошади. Ветер режет глаза, вышибая слезы. Седло вдруг начинает съезжать, и Мокша вспоминает, что, жалея кобылу, плохо затянул подпруги. Он торопливо вцепляется в гриву. Пытается распластаться на спине у Стрелы, одновременно боясь слишком навалиться ей на шею.

Земля все ближе. Она начинает размываться, и Мокша, укрытый сомкнувшимися крыльями пега, пронизывает границу миров. Митяй уже далеко впереди, почти у прохода через болото. Мокша не обижается. Он знает, что в Межмирье мешкать нельзя. Здесь Ширяю уже не разогнаться, утомлять же его Митяю смысла нет. Одно ему досадно: неужели Митяй всегда будет впереди? Всегда и во всем?

Стрела уже мчится к тоннелю. Мокша делает несколько торопливых вдохов, спеша заполнить легкие воздухом – хоть и тухлым, но все же более приятным, чем тот, что ждет его в болоте. Он знает, что последний вдох нужно совершить в миг, когда граница болота, представлявшаяся до того прямой линией, начнет прогибаться внутрь. Это и есть начало тоннеля.