Седьмая беда атамана

— Он чо зависть делает! — Автамон кивком показал на Григория и, облизав сухие губы, широко распахнул калитку. — Иди режь! Режь, мать твою… Чужой бедой сыт не будешь.

По щепкам, опилкам и прочему строительному мусору молча, как на похоронах, прошли во двор. Миновали столетнюю, осунувшуюся избу Пословина с обомшелою двускатной крышею. На крылечко, завидев гостей, пугливо вышагнула болезненная, лиловая, чуть живая жена Автамона, подслеповатыми глазами уставилась на незнакомого ей Дмитрия.

Немного в стороне, под высоким навесом, сидя на пузатых лиственничных чурбаках, покуривали босые плотники, их было двое — старый и молодой. Плотников тоже удивило присутствие Григория в этой компании, они хотели спросить, по какому случаю он здесь, но Григорий опередил их — остановился и все сказал сам:

— Понятой я.

Это ничего не объяснило плотникам, но они сделали вид, что вопрос для них теперь совершенно ясен.

От денника резко несло разогретым свежим навозом. По колена в коричневой моче стоял за жердяной изгородью породистый пестрый бык, привязанный к столбу за продетое через ноздрю кольцо. Широкий в кости, с крутым загривком, он, завидев людей, угрожающе заскреб литою ногой, что была обмотана мешковиной:

— Тварь беспонятная! — с досадою крикнул на быка хозяин.

— Ты б его вывел на травку, рана б и присохла, — посоветовал Григорий.

— Своего заимей, тогда и веди куда хошь!

Дмитрию доводилось видеть в селах быков, но такой горы мяса он еще не встречал. Весу было пудов за пятьдесят, был он в самой своей сильной бычьей поре, о чем и не преминул сказать Дмитрий. Его слова и всколыхнули Автамонову хозяйскую гордость:

— Скотина видная.

— Товарищ комбат, что делать? — спросил Гаврила.

Подошли к деннику плотники, остановились у хозяина за спиной, краем уха уловили, о чем речь. Старший удивился:

— Што ж вы! Ну командир — человек пришлый, ему ничего не ведомо, а ты, Гаврила, пошто самоуправство творишь?

— Он сам будет коров обгуливать, — невесело засмеялся Автамон. Поддержка плотника принесла ему некоторое облегчение, явилась робкая надежда, что все на этот раз кончится благополучно.

— Есть у нас станичный бугай, понимаешь, — с досады, что дело начинает рушиться, взвился председатель.

— Твой бугай на коров и косым не смотрит! — не сдавался упрямый плотник. — Не дело задумали, граждане.

С улицы осторожно потянулись любопытные, кто ненароком приметил, как власть завернула к Пословину. Подходили, прислушивались, сомневались, встревали в важный разговор.

— Что толковать — бык добрый.

— Ежели плату за быка снизить, так можно, а забирать никак нельзя! Не бугай — огонь! Как придавил надысь Антонидину коровенку, так чуть не смял.

— Хорош бык!

И бык, словно понимая, что это говорят о нем, гордо закрутил породистой головою, заиграл стальными мускулами шеи и ног. Толпа одобрительно загудела, и тогда председатель, невольно оказавшийся в центре общего внимания, нервно спросил у Носкова:

— Ну?

Григорий с откровенной безнадежностью махнул рукой и тут же, совершенно потеряв воинственность, улизнул в толпу. Председатель, боясь, как бы казаки его не обматерили, а то и, чего хитрого, не поколотили, поспешно спрятал тетрадь в карман. А на улице, когда отошли от пословинского двора, Гаврила, все еще возбужденный, сказал Дмитрию:

— Не уломали, а ведь для тебя старался, для твоих бойцов.

— Ничего. Поживем с недельку и без мяса, — ответил тот, ускоряя шаг.

И вдруг Гаврила спохватился: привезли ему из волости записку о беглом арестанте, которого нужно схватить, ежели появится в этих местах. Давно уж арестанта ищут повсюду, да прыток он — из-под охраны бежал. Ловить нужно с умом, чтобы не случилось промашки.

— Кто он?

— Соловьев, по прозвищу Кулик. Вон домишко его в переулке, крыт чем попало, да только наш Ванька и не наш. Соловьевы давно съехали отсюда. Ванькин отец, сказывают, не то охотится в тайге, не то пастушит где-то. Дурной человек, все хозяйство пустил по ветру, запойным пьянством домашних умучил.

— Знаешь Ваньку?

— Как не знать! Очень даже знакомы. Потому и ловить не рвусь.

— Боишься? — усмехнулся Дмитрий.

— Может, боюсь, — уклончиво ответил Гаврила. — Это дельце, оно щекотливое, понимашь.

2

В Озерную прискакал гонец. Запыхавшийся босоногий мальчонка подвернул потного коня ко двору, где квартировал Дмитрий, легко соскользнув с седла и, набросив повод на заостренный сверху столбик палисадника, бегом устремился к крыльцу. Увидев мальца в окно, Дмитрий понял, что стряслось что-то, и, придерживая шашку, поспешил навстречу.

— Пятеро их, дяденька командир, — зачастил гонец, задыхаясь и поблескивая глазами. — Игнат велел передать, что видели их в кустах, и ударились они по логу. Игнат…

— Подожди! Какой Игнат?

— Наш, деревенский. Или не знаешь? Ну, Игнат же! — насторожился вдруг мальчонка. — Или не ты, дяденька, командир?

— Рассказывай, да смотри — все по порядку. Значит, ехали по логу. Кто?

— Белые. Винтовки у них и бомбы. Игнат собирался окружить и всех перестрелять, да мужики боятся. Он и послал к тебе!..