Седьмая функция языка

Место за анатомическим столом занимает мужчина. Это Антониони. Симон смотрит на Монику Витти, укрывшую голову газовым шарфом с изящным орнаментом, Моника Витти не сводит влюбленных глаз с режиссера.

А ему навстречу, решительно, строго, твердой поступью, с идеальной кичкой на голове, спускается по ступеням мать Лучано.

Симон и Байяр переглядываются. Смотрят на Энцо и Бьянку: у них тоже немного озадаченный вид.

Бифо вытягивает тему: «Gli intellettuali e il potere». Интеллектуалы и власть.

Начинать предстоит тому, кто ниже рангом, – диалектику.

Чтобы тема могла стать предметом дискуссии, первому сопернику следует обозначить проблему. В данном случае это несложно: интеллектуалы – союзники власти или ее противники? Надо только выбрать. За или против? Антониони решает критиковать касту, к которой принадлежит и которая составляет это собрание. Интеллектуалы – сообщники власти. Cosi sia[244].

Интеллектуалы: функционеры высших структур, участвующие в строительстве гегемонии. И снова Грамши: любой человек, безусловно, интеллектуален, но не все выполняют в обществе функцию интеллектуалов, суть которой в содействии спонтанному согласию масс. «Органик» он или «традиционалист», интеллектуал всегда служит власти – настоящей, прошлой или будущей.

В чем для Грамши интеллектуальное спасение? В расширении партии? Антониони разражается сардоническим хохотом. Но ведь КП сама коррумпирована! Как же она сегодня принесет искупление кому бы то ни было? Compromesso storico, sto cazzo![245] Компромиссы компрометируют.

Интеллектуал ниспровергающий? Ma fammi il piacere![246] Он цитирует фразу из фильма, не своего: «Подумайте, кем стал Светоний для Цезарей! Вы собираетесь обличать, а в итоге становитесь соучастником заговора».

Театральный поклон.

Сочные аплодисменты.

Слово берет старуха.

– Io so[247].

Она также цитирует, но выбирает Пазолини. Его «Я обвиняю»[248] – по-прежнему легендарную публикацию 1974 года в «Коррьерео делла сера»:

«Я знаю имена тех, кто в ответе за кровопролитие в Милане в 1969-м. Я знаю имена тех, кто в ответе за кровопролитие в Брешие и Болонье в 1974-м. Я знаю имена важных людей, которые, пользуясь помощью ЦРУ, греческих полковников и мафии, развязали крестовый поход против коммунизма, а после умудрились вновь стать невинными антифашистами. Я знаю имена тех, кто между мессами раздавал наставления и уверял в политической поддержке старых генералов, молодых неофашистов и просто преступников. Я знаю имена солидных и влиятельных людей, стоящих за личностями несерьезными и личностями неприметными. Я знаю имена солидных и влиятельных людей, стоящих за трагическими отроками, вызвавшимися быть палачами и сикариями. Мне известны все имена и все деяния, преступления против законов и убийства, в которых эти люди виновны».

Речь у старухи скрипучая, ее блеющий голос эхом разносится по Архигимназию.

«Я знаю. Но у меня нет доказательств. Даже косвенных. Я знаю, потому что мой труд – интеллектуальный, я писатель и пытаюсь следить за тем, что происходит вокруг, знать, что об этом пишут, домысливать то, о чем неизвестно или умалчивается; я пытаюсь связывать факты, даже абсолютно разрозненные, собирать случайные, обрывочные фрагменты в цельную политическую картину, обнаруживать логику там, где, казалось бы, царят самоуправство, глупость и скрытность».

Не прошло и года после этой статьи, как Пазолини нашли мертвым: его избили до смерти на пляже в Остии.

Грамши умер в тюрьме. А теперь в тюрьме Негри. Мир меняется, потому что интеллектуалы и власть ведут войну. Власть почти каждый раз побеждает, интеллектуалы жизнью или свободой платят за то, что решили подняться против нее, отправляются кормить червей – но не всегда, и, если интеллектуал одерживает над властью победу, пусть после смерти, мир меняется. Человек достоин называться интеллектуалом, если говорит за лишенных голоса.

Антониони, рискующий своей физической целостью, не дает ей сделать заключение. Он цитирует Фуко: пора «покончить с выразителями мнений». Ведь они выступают не от лица остальных, а вместо их всех, вместе взятых.

Старуха тотчас взвивается и заявляет, что Фуко senza coglioni[249]: не он ли здесь, в Италии, отказался участвовать в деле об отцеубийстве, которое три года назад потрясло всю страну, хотя сам тогда только что издал книгу об убийце Пьере Ривьере?[250] Кому нужен интеллектуал, не участвующий в том, в чем он компетентен?

Соллерс и Б.А.Л. ухмыляются в своем укромном углу, Б.А.Л. при этом задается вопросом, в чем компетентен Соллерс.

Антониони отвечает, что Фуко, как никто другой, сумел показать тщету такого подхода – когда интеллектуал пытается (он снова цитирует) «придать немного серьезности мелким досужим дрязгам». Сам Фуко считает себя исследователем, а не интеллектуалом. Он готов вести долгий и скрупулезный поиск, а не жаркую полемику. Это он сказал: «Не рассчитывают ли интеллектуалы в идеологической борьбе придать себе больше веса, чем есть на самом деле?»