Седьмая функция языка

«Или вот действительно парадокс: ведь так называемая континентальная философия в США сегодня куда популярнее, чем в Европе. Здесь Деррида, Делез и Фуко – бесспорные звезды кампусов, а во Франции их не проходят на филфаке и презирают преподы философии. Здесь же их изучают на английском. Для кафедр английского языка French Theory стала орудием мятежа, из пятого колеса в телеге гуманитарных наук превратилась в дисциплину, объемлющую все остальные, ведь теория исходит из постулата о том, что язык – основа всего, и значит, изучение языка – это изучение философии, социологии, психологии… Это и есть тот самый linguistic turn. Философы сразу занервничали и тоже давай вгрызаться в языкознание – все эти Сёрлы, Хомски, сколько времени они тратят, чтобы размазать французов, требуют от них ясности – „что выношено, то звучит яснее“[322] – и демистификаций типа „ничто не ново под луной, все уже сказал Кондильяк[323], то же самое говорил Анаксагор[324], и все это они слямзили у Ницше“. Мэтрам кажется, что какие-то фигляры, шуты и шарлатаны украли у них славу, и их это, естественно, злит. Но, надо признать, Фуко все же сексуальнее Хомски».

(Неизвестный студент, из разговора в кампусе.)

65

Уже поздно, весь день прошел в череде лекций, публика была многочисленной и внимательной, и вот кампус на время перестает бурлить. Здесь и там из темноты доносится смех пьяных студентов.

Слиман лежит один в комнате, где они с Фуко поселились, и слушает плеер в наушниках, когда раздается стук в дверь: «Sir? There is a phone call for you»[325].

Слиман осторожно выглядывает в коридор. Первые предложения он уже получил, и, может, потенциальный покупатель готов дать больше. Он снимает трубку, подвешенную на стене.

Фуко на том конце провода в панике, еле выговаривает слова: «Забери меня! Опять то же самое. Я забыл английский».

Как Фуко умудрился найти в этой дыре гейский клуб, да еще садомазо, для Слимана загадка. Он садится в такси и попадает в заведение под названием «Уайт синк»[326], в нижней части города, на окраине. Посетители в кожаных штанах и фуражках а-ля «Village People»[327] – атмосфера Слиману, пожалуй, заранее нравится. Здоровый бугай с плеткой предлагает его угостить, но Слиман вежливо отказывается: ему нужно пройти по помещениям в глубине. Он находит Фуко – тот под ЛСД (Слиман тут же видит симптомы), сидит на полу, обхватив колени, вокруг него три или четыре американца (взгляды и позы – участливо-вопросительные), сам – полуголый, на спине – жирные красные полосы, ни черта не соображает и только твердит: «Я забыл английский! Меня никто не понимает! Вытащи меня отсюда!»

Таксист не хочет везти Фуко – очевидно, боится, что его вырвет на сиденье, или просто не любит педиков, так что Слиман заставляет философа встать и опереться на свое плечо – в отель они возвращаются пешком.

Итака – небольшой город, всего тридцать тысяч жителей (и еще столько же студентов в кампусе), но довольно протяженный. Идти далеко, на улицах ни души, бесконечная вереница деревянных и в принципе однотипных домов с обязательным диваном или креслом-качалкой на террасе, с пустыми бутылками из-под пива на низких столах и переполненными пепельницами. (В США в 1980 году еще курят.) Каждые сто метров – деревянная церковь. По пути они переходят несколько ручьев. Фуко всюду мерещатся белки.

Поравнявшись с ними, притормаживает полицейская машина. Сквозь свет наставленного фонаря Слиман различает подозрительные взгляды. Он со смехом рассказывает по-французски какую-то чушь. У Фуко урчит в животе. Слиман знает, что опытный глаз не обманется, не примет человека, повисшего у него на плече, за обычного пьяного: ясно, что лысого круто вштырило. Лишь бы у Фуко не было при себе ЛСД. Патруль думает. И едет дальше, проверять их не стали.

Наконец они попадают в центр. Слиман покупает Фуко вафли в diner[328], которую держат мормоны. «Fuck Reagan!»[329] – орет Фуко.

Подъем по холму занимает час, и это еще спасибо Слиману, который сообразил срезать через кладбище. Фуко всю дорогу твердит: «Один старый добрый клубный сэндвич и коку…»

В коридоре отеля на него накатывает приступ страха: перед отъездом он как раз посмотрел «The Shining»[330]. Слиман укладывает его, Фуко требует поцелуй и видит во сне греко-римских борцов.

66

«Я говорю так, не потому что я иранец, но Фуко – он несет полную чушь. Хомски прав».

(Неизвестный студент, из разговора в кампусе.)

67

Выходя с лекции Сиксу о женском почерке в литературе, Симон разговорился с молодой еврейкой – лесбиянкой и феминисткой. Ее зовут Юдифь[331], она из венгерской еврейской семьи, пишет диссертацию по философии и, как выяснилось, интересуется перформативной функцией, которую видит в патриархальном праве на использование скрытой формы перформатива при ассимиляции культурной конструкции по модели моногамной гетеросексуальной пары: если проще, она полагает, что белому гетеросексуальному самцу достаточно сказать «это так» – и так и будет.